Тем не менее, вспомнил Локридж, датчане — как и все европейцы — в конце концов обойдут на кораблях моря всего света. Так что дух Крита и Тенил Оругарэй все-таки выстоит. До сих пор, во всяком случае, Брэнн говорил правду: люди Боевого Топора были не какими-то извергами, а просто иммигрантами. Более воинственными, конечно, чем древнее население этой земли; более индивидуалистичными, несмотря на то, что правили ими аристократы, разъезжавшие на колесницах; у них была более простая религия, согласно представлениям которой боги управляли космосом так же, как у поклоняющихся им людей отец управляет своим семейством; однако эти люди обладали отвагой, чувством чести и определенной грубоватой добротой. Не их вина, что существа в черном проникли сквозь время и использовали их в своих целях.
Словно читая его мысли, Уитукар продолжал:
— Понимаешь, я ничего дурного не могу сказать о морских и лесных племенах. Они храбрые, и я, — он начертал в воздухе знак, — уважаю их богов. Мы бы не напали на вас сегодня, если бы нам не приказал наш бог. Но он сказал нам, что в этом селении укрывается ведьма — его враг. Ну, а теперь, коли уж мы здесь, мы получим свою награду. По мне, я бы лучше вел обмен. Может, со временем взял бы жену из их женщин. Это выгодно, если она из зажиточного дома. Они, видишь ли, наследуют по женской линии, значит, я получил бы вещи ее матери. Но раз уж все так получилось, думаю, мы расширим досюда пастбищные угодья, поскольку земля теперь наша. Но нас не так много, чтобы вечно воевать с окрестными деревнями. Если мы не сумеем договориться, придется забрать добычу и отправляться домой. — Он пожал плечами. — Вожди будут держать совет по этому поводу.
Какая-то отрешенная часть сознания Локриджа, преодолев четыре тысячи лет, начала анализировать слово, которым обозначался «вождь». Оно означало просто «патриарх», человек, обладающий значительной собственностью, стоящий во главе своих сыновей, слуг и честолюбивых юношей, поступивших к нему на службу. В этом качестве он также совершал богослужения во время жертвоприношений; однако здесь не было никакого духовенства и ничего, подобного той традиции, которая закрепляла за членом клана Тенил Оругарэй его положение еще до рождения. В связи с этим религия у ютоазов не была такой обязывающей: меньше табу, ритуальности, страха перед неведомым, — чистая вера в солнце, ветер, дождь, огонь. Более мрачные элементы скандинавского язычества будут включены позднее из древних культов земли.
Локридж прогнал эти мысли и лихорадочно попытался сосредоточиться на языке. Такой вещи, как индоевропейский язык, не существовало, только набор понятий, нашедших отражение в грамматике и словаре, который оказал влияние на язык коренного населения, подобно тому как нормандскому диалекту французского языка предстояло оказать влияние на английский язык. (Дочь — dohitar — доярка, чей труд считался в Авильдаро мужским.) Меньше половины слов, употребляемых Уитукаром, пришло из черноморских степей. Сам он, скорее всего, родился в Польше, Германии или…
— Вот мы и пришли, — сказал ютоаз. — Извини, но нам придется связать тебя на ночь. Это не дело, так поступать с мужчиной. Но бог приказал. Да и не лучше ли спать на свежем воздухе, чем в какой-нибудь вонючей хижине.
Локридж едва расслышал. С проклятием он остановился как вкопанный.
Высоко вздымалось пламя костра, затянув пеленой дыма Большую Медведицу; в его пляшущем свете виднелись колесница Уитукара и пасущиеся стреноженные лошади. Вокруг разлеглось еще полдюжины человек — оружие они держали под рукой, но глаза у них были сонные и усталые. Один из них — юноша лет семнадцати, кажущийся широкоплечим в своих кожаных латах, со старым боевым шрамом на пухлой щеке — держал в руке ремень. Другой его конец был обмотан вокруг запястья Аури.
— Именем всех Марутов! — воскликнул Уитукар. — Что это?
Девушка лежала, сжавшись в своей безнадежности. Увидев Локриджа, она с криком вскочила на ноги. Волосы ее были спутаны, слезы оставили дорожки на заляпанном грязью лице, на бедре виднелся пурпурно-красный шрам.
Парень осклабился.
— Мы услыхали не так давно, как кто-то крадется. Я ее нашел и поймал. Девчонка ничего, а?
— Рысь! — взмолилась Аури на своем родном языке. — Рысь! — Шатаясь, она шагнула в его сторону.
Молодой воин дернул за привязь, и она упала на колени.
— Рысь, я убежала в лес, но я должна… я должна была вернуться и увидеть, как ты… — Она не могла говорить.
Локридж стоял, объятый кошмаром.
— Ну что ж, отлично, — улыбнулся Уитукар. — Видно, боги любят тебя, Туно.
— Я ждал, пока ты вернешься, вождь, — сказал юноша с ноткой самодовольства. — Можно мне теперь пойти с нею?
Уитукар кивнул. Туно встал, сжал в горсти прядь волос Аури и заставил ее подняться на ноги.
— Ну ты, пошли, — бросил он. Зубы его обнажились в плотоядной улыбке, блестели влажные губы.
С пронзительным криком Аури попыталась вырваться. Туно залепил ей пощечину с такой силой, что у нее затряслась голова.
— Рысь! — рыдала она жутким, полным муки голосом, в отчаянии цепляясь за слова. — Я не должна!