Выбор странствий

Случай определил, что введение мое в сокровенный мир культуры Руси началось со Звенигорода, собора Успения на Городке, самого раннего из уцелевших памятников московского зодчества. Собор этот дошел до нас почти без изменений, без перестроек: я видел почти первозданную красоту, сохраненный дар нашей древности. Поначалу прогулки сюда, к Городку, развлекали меня: они вносили разнообразие в мой звенигородский быт, в мою праздность. Но день ото дня забава перерастала в увлечение.

Памятник более и более захватывал. Он стоял не по центру Городка, а замыкал его с юга, глядя на пойму реки, п сам далеко заметный с заречной равнины. Берег здесь взлетает над излучиной, и собор над откосом - корона. Белостенная церковь вторит взлету холма, горит над равниной золоченый шлем купола.

Однокупольная - вот что было хорошо! Барабан и тяжкая глава были едины с четвериком, нерасторжимы, от них веяло ратной силой. Несколько раз, обжигая на морозе пальцы, я рисовал собор. По вечерам, когда густо-синяя тень кралась по сугробам, приходил увидеть звенигородский храм изнутри, такой уютный, красиво загадочный…

До той зимы я всерьез не соприкасался с искусством Древней Руси. Отечественная культура начиналась в моем сознании главным образом от Пушкина, а за ним, за ломоносовскими одами, царили несвязные картины, составленные из обрывочных трудов монастырских книжников, былинных песен гусляров. Виделся мрак татарщины, затем тяжкие времена Грозного, деловитость немецкой слободы допетровской Москвы, ученые опыты мужиков-самородков, и как-то особняком, царственно стояло «Слово о полку Игореве». Вот чем являлось тогда не для меня одного, нет, тысячелетнее древо русской культуры. Разумеется, были частности, отдельные разорванные думы о старине, но искусство России значения самого высокого начиналось для меня все-таки с музы Пушкина.

Тогдашняя средняя школа практически не включала в программу серьезное изучение культурной жизни Древней Руси. А чем встретила школа высшая? В ГИТИСе (институте театрального искусства) курс истории изобразительных искусств вел давний друг Эйзенштейна - эрудит и умница Николай Михайлович Тарабукин. Пожилой человек, которому и жить оставалось недолго, он не ленился водить нас на Волхонку смотреть греческие амфоры, увлеченно толковал об эпохе античности, но молчал о Рублеве и Дионисии. Культура Руси недооценивалась программами гуманитарных вузов, да и широкий интерес к ней общественности, подготовленный, в частности, взлетом реставрационной науки, был впереди - по крайней мере, на пять лет.

Звенигород стал моим Галилеем, первым учителем, ибо собор на Городке дал первое живое впечатление от культурного наследия Руси, распахнул двери заповедной страны - русского искусства, русской истории.

Откуда же появился Городок - звенигородский княжеский двор?

Московская земля, выстояв от монгольских разгромов, набирала силу. Реакцией на разрушение явилось деятельное созидание. Россыпь новых городов крепла вокруг маленькой покуда Москвы, вместе с ней приобретая силу и славу.

В сферу влияния поднимающейся Москвы попал и Звенигород. Полагают, ранее принадлежал он черниговским князьям и выполнял роль дальнего опорного пункта. Отсюда вероятное объяснение его имени. Оно напоминает о южных Звенигородах - киевском и галицком - и, очевидно, действительно было занесено на берега Москвы-реки черниговцами. Другая версия менее научна. Она гласит, что название города указывало на его назначение - колокольным звоном оповещать Москву об опасности. Налет поэтичности отнимает уверенность в истинности этого предположения.

Звенигород, как и подмосковные Серпухов, Кашира, Коломна, вырос из торгово-ремесленного поселения. При Калите стал он настолько заметен, что князь говорит о нем в своем завещании. (Калита оставил второму сыну, Ивану, двадцать шесть городов и больших сел. Из наследства Ивана Ивановича Звенигород считался главным городом.) Таково первое письменное известие о Звенигороде. С 1339 года он стал столицей удела и достиг наивысшего расцвета при втором сыне Дмитрия Донского - Юрии.

Великокняжеский престол после смерти победителя Мамая достался старшему наследнику - Василию I. Донской установил закон престолонаследия: не от отца к сыну, а по старшинству в роде. После смерти Василия I великим князем согласно завещанию Донского стал бы не старший сын Василия, а старший в роде - Юрий Звенигородский.

По всей видимости, характер князя Юрия - неукротимый, гордый - формировался под воздействием соблазнительной мысли «сесть на Москве». Поэтому, когда Василий Дмитриевич объявил наследником престола своего сына, дядя последнего, Юрий Дмитриевич, не смирился с волей московского князя.