Выбор воды

– Это такая психологическая защита. Тебе срочно понадобилось заглушить вину. В кафе все едят мясо – значит, всё в порядке. Но никто не захотел бы съесть стейк, если бы ему своими зубами пришлось вцепиться в корову. Маркетологи снимают с нас чувство вины за убийство, и ты можешь не портить свою карму. Хотя в Германии давно променяли карму на шуфу[11]. Ты не можешь быть финансово неблагонадёжным – шуфа тебя сдаст, а кармически ненадёжным – пожалуйста. Лишь бы шуфа выписала высокий рейтинг, и можно было поехать в отпуск на Мальорку. Как говорит моя бабка, «Das ist Spießertum!»[12]. Лет десять назад, в двадцать пять, я ещё мог верить в экологию, но теперь и экология – та же политика.

Вытерев кроссовки, Питер выбросил салфетки в урну.

– Давно отказался от мяса?

– В детстве ездил на каникулы к деду на ферму. Корова провалилась в яму, еле вытащили. В её глазах был такой испуг! Как у моего младшего брата, упавшего в канаву. Совершенно человеческий взгляд. Не мог больше есть мясо. Это всё карнизм. Нам внушают, что есть мясо – нормально.

– У меня тоже был случай. Но лет пять назад снова стала срываться. Не хочу мяса, но иногда не могу остановиться. А съем – тошнит. Ещё до этого даже с мужем развелась – он мясо ел. Думала, смогу не обращать внимания. Он честно пытался отказаться от мяса, а потом стал притворяться: ел в кафе, чтобы я не видела. В общем, он всего этого не выдержал, а там уже не выдержала я. Он жарил котлеты, а я с ума сходила от запаха. Когда мы целовались, мне казалось, что все эти мёртвые животные переползают из его рта в мой.

– Ты только из-за этого от него ушла?

– Целовать того, кто ест мясо, – это как целовать нациста. Он так и не смог остановиться. Ненавижу, когда запах рыбы или мяса мне приятен. Чего только не пробовала – толку нет.

– Просто так избавиться не получится. Ты провела ритуал прощания? Надо попрощаться. Придумай ритуал. Я, например, сохранил куриную кость, которую съел. Это был последний раз, когда я ел мясо. И чтобы попрощаться с мясом, закопал эту кость в лесу. Поблагодарил курицу и попросил у неё прощения. Только место должно быть не просто местом, а особенным – твоим – местом. В том лесу, например, были самые старые деревья в стране, и я знал, что это место – моё.

– Не хочу ничего закапывать.

– Необязательно закапывать, это может быть любой ритуал. Например, можно сказать: если я обойду вокруг этого озера Эккен, перестану есть мясо и рыбу.

– Это озеро не вместит всех, кого я съела.

– Найди озеро побольше.

Убраться от этого озера, от всех озёр. Я ринулась к станции.

Уже спускаясь в метро, ещё не знала, куда поеду. Седая женщина говорила по телефону и два раза повторила слово «Эсслинген». Я решила, что отправлюсь именно туда, не представляя, где это и как туда добраться. Зачем мне туда?

Зачем мне куда-либо?

На мощёных тротуарах Эсслингена – никого, кроме дождя.

От молчания озера Эккен может спасти лишь буйная вода реки Неккар.

Я забилась в тёплую едальню. Выходить в дождливое средневековье не хотелось, особенно после рислинга.

Из окна не видно ни реки, ни озера. То, что нужно.

Когда смотришь на город из окна, он умещается в одну фотографию, на которой меняются только прохожие.

Заглядывая в о́кна, вымокшие шныряют внутрь. От старухи, усевшейся за соседний стол, пахло мокрой курткой. Она устроила одежду на вешалку и вцепилась в меню как в зонт. Заказала сразу три больших куска разных пирогов и села спиной к окну. Осторожно откусывая первый, старуха закрывала глаза, отдаваясь знакомому вкусу. Да, он именно такой, какой должен быть.

Я заказала сливовый шнапс, легализовав право сидеть здесь ещё полчаса. Пока не пойдёт дождь, пока он не затихнет, пока снова не зашуршит и снова не умолкнет.

Мест в едальне не осталось, как и шнапса в рюмке. Старик в пальто и без зонта медленно шёл вдоль окон, заглядывая в электрическое нутро. Уже промокнув, он не боялся промокнуть ещё больше. Направился в зал, снимая мокрые перчатки и решая, есть ли здесь для него место. Старуха, доедавшая третий кусок пирога, посмотрела на меня. Я улыбнулась, но она не ответила. Подкладка куртки – ещё влажная и холодная. Старик двинулся к моему освободившемуся столу, вытирая платком капли с лица.

Уже минут через десять я снова замёрзла. В поисках сухого места наткнулась на публичную библиотеку Эсслингена, спрятавшуюся за старинной стеной. Сюда можно зайти с улицы без читательского билета. Бумажные газеты берут из стопок на стеллажах. Устроившись за столом с «Die Welt» и чашкой кофе, мужчина в очках ухмыльнулся и перевернул страницу.

Волга

Уже луна вышла. В детстве она всегда взлетала над Машкиным домом, теперь – над Егоровым. Мы что-то пропустили.

Ждать зверя не ждёшь, зверь приходит без зова. Он видит, что я не ем мясо. Сижу за столом, смотрю на мясо, но не ем.

Неважно, что раньше я ела мясо. Теперь не ем. Не ем. Хочу ли я мясо? Или мяса хотят мои предки, а не я? Если бы я никогда не знала мяса, хотела бы я его?

Пью воду из колонки, как зверь.

Пью Волгу.

Чтобы думать, как зверь, надо чувствовать себя зверем.