Выбор Зигмунда

Фрейд много раз задавал себе вопрос: справедливо ли, чтобы самонаблюдение по методу психоанализа лишало этих людей иллюзии, что они живут в идеальном мире, и заставляло не только видеть неидеальную и часто жестокую действительность, но еще и принимать ее?

– Я хотел сказать, что в этой комнате бывали папы и кардиналы, святые и государи. Среди них были те, кто слушал и смотрел ради своей личной выгоды, но были и те, кто помогал Святому Духу сойти на души участников конклава: помоги небу, чтобы потом небо помогло тебе.

Да, Анджело сумасшедший, как те его радостные пациенты, и он тоже будет сумасшедшим, если примет это предложение. Но, хотя Фрейд не был ни святым, ни искателем выгоды, мысль исследовать таким образом конклав – коллективную совесть мира манила его, несмотря на все логические рассуждения.

– Я все понимаю, – Фрейд снял очки и протер их носовым платком, – и польщен тем, что услышал. Но какой во всем этом смысл? Если один из этих троих будет избран папой, что я смогу сделать? Кричать через решетку, как будто мой голос – голос Бога?

Анджело Ронкалли вздохнул: настало время открыть последнюю тайну, ту, которую не было бы нужно сообщать доктору, если бы Лев был жив. Тайну, которая не понравится доктору Фрейду. Возможно, из-за нее он ответит отказом.

– Папа выбрал вас не только из-за ваших несомненных дарований, но и еще по одной причине – из-за вашей национальности и ваших связей при австрийском дворе.

Фрейд посмотрел на послушника изумленно и растерянно; на лбу доктора появились глубокие складки, затем он снова надел очки, сложил руки на груди и опустил голову, словно желая положить ее на воображаемую плаху. А Ронкалли продолжал говорить:

– Уже много столетий действует постановление, согласно которому императоры-католики Священной Римской империи могут запретить избрание папы. Это называется ius exclusivae – «исключительное право». Последним императором, который применил свое право вето был дядя вашего Франца-Иосифа, австрийский император Фердинанд, который использовал его против кардинала-итальянца в 1846 году. Среди нынешних правителей только император Франц-Иосиф имеет такую привилегию. Папа в обмен на какие-то уступки – какие именно, я не знаю, получил от императора обещание применить это древнее право.

Ронкалли помолчал, давая Фрейду усвоить то, что было сказано: на лице доктора, пока тот слушал, отражалось что-то среднее между недоверием и досадой.

– Я надеюсь, доктор, что вы поняли меня и не истолковали мои слова в дурную сторону. Выбирая вас, папа Лев предвидел все. Через вас он доверил Богу свою последнюю надежду не допустить, чтобы первым папой двадцатого века стал недостойный и опасный человек.

От этих слов Ронкалли ученый почувствовал себя мифологическим героем, которого боги приговорили к вечному наказанию. Героем из-за поручения, которое на него возложили, но в цепях, как Прометей. Скованным Церковью, которая все больше похожа на Олимп, где сражения между богами всегда кончаются бедствиями для людей.

– Значит, – заговорил Фрейд, четко произнося каждое слово, – если я замечу, что один из трех кардиналов близок к тому, чтобы получить нужное количество голосов для того, чтобы стать папой…

– Вы были бы должны обратиться к австрийскому послу в Риме; он уже предупрежден.

Фрейд покачал головой, давая Ронкалли понять, как нелепо его требование. Но послушник опять улыбнулся и спокойно добавил:

– Поверьте мне, это намного проще, чем вы думаете. Посол, граф Сечен, уже имеет письмо с печатью его императорского величества. Не хватает только имени кардинала, к которому будет применено право вето, и назвать это имя в случае необходимости – ваша задача, доктор Фрейд!

– Я все еще не понимаю. Разве не проще было бы доверить это дело участнику конклава, который пользовался доверием папы?

– Теоретически вы правы, – серьезно ответил Ронкалли, – но, если один из кардиналов или какой-нибудь другой священник раскроет хотя бы малейшую подробность происходящего на конклаве, он автоматически будет отлучен от Церкви. А папа никогда бы не допустил этого. Вы еврей и атеист, доктор, поэтому вас это не касается, но для нас это имеет первостепенное значение.

Доктор Фрейд принял позу, по которой посторонний наблюдатель принял бы его за искренне набожного католика, который скорбит о смерти папы: пальцы сложены для молитвы, лоб упирается в них, плечи слегка вздрагивают – очевидно, от рыданий. На самом же деле Фрейд смеялся. Этот смех был совершенно неуместным, и потому его невозможно было остановить.

Несомненно, смех был нервный, и вызвала его цепочка мыслей, толчком к которым послужили слова Ронкалли. Недавно Фрейду в руки попала книга итальянского исследователя Беккари, который писал о своей ужасной жизни на Борнео среди охотников за головами, орангутангов-убийц и гигантских хищных цветов. Этот человек мог бы поклясться, что объехал все самые опасные места мира, но он не бывал в Ватикане.