Выброшенный в другой мир (СИ)

Этим летом войску Сергея больше не пришлось принимать участия в войне. «Неумех» нещадно гоняли каждый день, и к осени они свое прозвище уже ничем не оправдывали. Занимались и с другими, в том числе и со стрелками, которых уже набралась тысяча человек. Крестьянские отряды под руководством офицеров герцога выбили немало разбойничьих ватаг, но их еще много бродило по лесам. Если их прижимали слишком сильно, они пытались прорваться в Парнаду, а потом перебегали обратно из разоренной войной провинции к соседям. Борьба с ними ожидалась долгой.

Сергей вспомнил кое-что из истории своего мира и ввел для каждого крупного подразделения свой отличительный знак в виде головы зверя или птицы, который нашивкой крепился к воинской куртке и висел на полковом знамени. Он пытался вспомнить хоть что-нибудь, чтобы усилить свою армию, но ничего, кроме пороха и греческого огня не вспоминалось. И то, и другое требовало времени на поиски исходного сырья и подбор пропорций смеси, потому что сам он их не знал. Осмотр местных метательных машин его разочаровал. Громоздкие, а дальнобойность для тяжелых снарядов всего метров сто максимум. Стрелять мелкими снарядами можно было гораздо дальше, но точность была невысока, да и толку-то… Вот если бы это была бомба! Осмотрев все, что было в Ордаге, он плюнул и решил на время о всяких там катапультах забыть.

Пока армия герцога Аликсана «накачивала мускулы», армии остальных герцогов и короля, так и не объединив командование, за все время летних сражений отбили у Мехала в Рошти один–единственный город. А к концу лета положение опять обострилось. Мехал вывел свои силы сразу из четырех захваченных городов, спровоцировал драку, после чего его солдаты очень правдоподобно изобразили панику и бегство. Купившиеся сандорцы бросились их преследовать, перемешали разные полки, потеряв всякую возможность управлять войсками, и влетели в ловушку. Оставив в поле убитыми больше семи тысяч человек, они откатились на прежние позиции, но удержаться на них не смогли, и отдали Мехалу ранее отбитый город. Таким образом, кроме некоторых потерь с обеих сторон, никаких других изменений в расстановку сил лето не принесло.

Часть 2

Глава 1

Баронесса Лиара Буше родила свою дочь уже в преклонном возрасте. Ребенка удалось родить, но сама сорокалетняя баронесса родов не перенесла, оставив дочери в наследство свою бесподобную красоту и данное еще до рождения имя.

Барон принял мокрый кричащий комок плоти и, молча отдав его заранее выбранной кормилице, ушел. Его можно было понять: замена красавице–жене была явно неравноценной. Но шло время, девочка росла и уже к двум годам превратилась в веселую, очаровательную малышку, отличающуюся к тому же редким здоровьем. В девочке явственно просматривались материнские черты, и барон не смог устоять: маленькая баронесса прочно прописалась и в его покоях, и в его сердце. Альду любили все, начиная со слуг и кончая бароном и ее старшим братом Рамоном. Любили за красоту, за добрый, веселый нрав, за ум и сообразительность, более свойственные мальчишке. Девочке необыкновенно везло всю ее сознательную жизнь, словно Ньора[3] задалась целью подтвердить правильность данного на смертном одре имени[4].

Так в возрасте семи лет, играя зимой на реке со сверстниками, Альда провалилась под лед, но сумела самостоятельно выбраться из воды и добежать до замка. Провалившийся под лед двумя годами раньше старший сын кузнеца Гнор, после того как выбрался, целый год сильно кашлял, похудел и к следующей зиме помер. Девочка же после всего даже не чихнула. Бойкая, склонная к проказам Альда постоянно попадала в передряги, но там, где другие калечились, теряли здоровье, а то и жизнь, маленькая баронесса выходила, что называется, сухой из воды.

С девяти лет ее начали учить этикету, письму и всему тому, что должна знать благородная леди. Для этих целей барон привез из ближайшего города учительницу благородных манер госпожу Равиль. «Благородной леди» было больше по душе взять детский охотничий лук и уйти на весь день на охоту с одним из деревенских мальчишек, чем зубрить заумные правила со старой грымзой. Но барон проявил твердость и, пусть с трудом и слезами, но Альда научилась и манерам, и письму, и даже языку империи, которому госпожа Равиль обучила ее за дополнительную плату. Баронство у них было не из богатых, поэтому период ученичества оказался коротким, и, как только необходимость в учительнице отпала, ее тут же отправили в город на радость молодой госпоже.