Выброшенный в другой мир (СИ)

– Почему же, под последними твоими словами и я могу подписаться. А вот лезть устраивать личную жизнь других людей не советую. И не важно, твой ли это брат, или посторонний человек. Это люди должны делать сами.

– А если ты...

– Все, я сказал! Здесь уже прозвучало много такого, за что ты вполне могла бы отгрести по полной программе, не будь я таким тупым рохлей.

– Я не в этом смысле говорила, и ты это знаешь!

–  Ладно, это у нас уже начинаются семейные разборки. Альда, я сейчас буду наказывать герцогиню, вам при этом присутствовать совершенно необязательно.

– Я ухожу, милорд. Только прошу, не наказывайте сестру слишком сурово: она вас любит и переживает.

– Вот что значит быть добрым. Все просто начинают садиться на шею. Идите, госпожа Буше, мы как-нибудь разберемся сами.

– Конечно, милорд. Извините, – она сбросила тапочки и, быстро натянув сапожки, выбежала в коридор.

На душе почему-то было муторно, как никогда.

Следующую неделю Альда ограничила жизнь в замке своей комнатой, посещением трапезной и лазаретом. Тренироваться она продолжала даже больше, чем раньше, с каким-то ожесточением отрабатывая заученные приемы, но выбирала для тренировок вечернее время, когда сестра герцога в спортивной комнате не появлялась. В трапезный зал она приходила с сыном, когда все уже сидели на своих местах, молча кушала, и так же молча покидала зал. Лани к ней не приходила и не делала попыток заговорить, из чего девушка сделала вывод, что следствием подобного поведения является приказ герцога.

«Ну и пусть, – думала она. – Еще только пару недель потерпеть, а там и отец станет на ноги, и дороги, может быть, подморозит. Не вечно же нам торчать в этом замке».

От безделья она начала больше времени уделять Алексу. Рассказывала ему сказки и баллады. Даже об их путешествии рассказала в доходчивых для него выражениях. Достала дейру матери и начала вспоминать слышанные раньше мелодии. Поначалу получалось не очень, но через несколько дней руки сами вспомнили нехитрые навыки игры, и по вечерам она играла и пела для себя, и для сына. В такие минуты Алекс замирал, прижавшись к приемной матери, и сидел, не шелохнувшись, пока не отзвучат последние аккорды.

«Почему мне не нравилось раньше играть? – думала девушка. – Жаль, что не получилось послушать песни герцога, если они действительно так хороши, как говорили бывшие подруги. Все, не думать об этом! Для нее ничего этого больше нет. И все-таки жаль...»

Первым, кто заметил, что Альда чем-то угнетена, и на это отреагировал, стал Джок.

– Что с тобой твориться, девочка? – спросил он ее как-то после завтрака. – Молчалива, можно даже сказать, угрюма. Ни слова, ни улыбки. Кто-нибудь обидел?

Альде захотелось сказать что-нибудь грубое, закричать, чтобы не смели лезть в ее жизнь, но она большим усилием воли сдержалась, понимая, что этот человек искренне беспокоится и хочет помочь.

– Не надо, пожалуйста, никто меня не обидел. Все вообще хорошо. Дней через десять отец выйдет из лазарета, и мы уедем. Поверьте, единственное, чего я хочу, так это быстрее отсюда уехать.

– Нет, тебя все же обидели, я же вижу.

– Всегда хотите докопаться до сути? Будь по-вашему. Меня не обидели, мне просто указали мое место, причем в очень вежливой форме. На что же обижаться? На то, что сначала дают пряник, а потом его отбирают?

– Понятно, – помрачнел Джок. – Ты точно не хочешь, чтобы я помог?

– Нет, спасибо. Вы и так нам уже столько помогли, что я не знаю, смогу ли вас когда-нибудь отблагодарить.

– Тогда держи этот пакет. Чтобы уже точно никогда из долгов не выпуталась.

– Что в нем?

– Как что? Я же обещал Алексу компот? Здесь сушеная малина. Отнесешь на кухню, и будет ему компот. А для него малина еще и очень полезна.

– Почему вы со мной такой?

– Ты что, страдаешь моей болезнью? Тоже всегда хочешь докопаться до сути? Поверь, этого делать не стоит. Не всегда знание приносит пользу, часто оно оставляет в душе горечь и разочарование. Просто прими все как данность. Разве плохо, когда к тебе тепло относится один из самых страшных людей королевства?

– Вы слишком для меня высокий. Наклонитесь, пожалуйста.

Она быстро поцеловала Джока в щеку и, забрав пакет и ребенка, быстро ушла.

Вторым таким внимательным оказался отец.

– Что случилось, дочка? – требовательно спросил он. – Я же вижу, что ты сама не своя. Ходишь, как побитый пес. Раньше забежишь ненадолго и опять или к подругам, или еще куда, а теперь сидишь здесь часами. Мне, конечно, приятно такое внимание, но я хочу знать его причину. Это никак не связано с твоим лейтенантом?

– Да никакой он не мой! – рассердилась Альда. – Что вы все заладили! Может быть, он в меня и влюбился, но я его воспринимала только как друга. Причина в другом, и я об этом говорить не хочу. Знай просто, что никто здесь меня не обидел. И не надо об этом допытываться, лучше быстрее поправляйся.

– Я тебе не успел сказать. Вчера я уже вставал, правда, с помощью сиделки, а сегодня утром – уже сам. Ноги еще слабые, но за неделю я их понемногу разработаю, а там можно будет и ехать. Врач мне уже не нужен, а долечиться можно и на месте.