Он предупредил дежурного портье, что им нужны две хорошие спальни с общей гостиной.
– Вы собираетесь прожить у нас долго, джентльмены?
Най смерил его взглядом:
– Узнаешь в свое время, приятель. Где тут у вас бар?
Когда Най ушел, Смит поднялся в свой номер. Он был очень чистый, в нем пахло паркетной мастикой. Над умывальником висели свежие полотенца; похлопав по кровати, Смит убедился, что матрас не продавлен. Он распаковал чемодан, аккуратно убрал одежду, потом поставил на комод кожаную рамку с фотографией жены. Это был любительский снимок, сделанный несколько лет назад: анемичная, но довольно хорошенькая молодая женщина в нарядном платье с благочестивым видом держала Библию в руке, затянутой в перчатку. Смит несколько секунд умиленно глядел на фотографию, затем, удовлетворенный наведенным порядком – он был человек аккуратный и любил, чтобы все стояло на своих местах, – позвонил и заказал два сэндвича с ветчиной и стакан молока. То, что Най отправился в бар, его не слишком беспокоило: сколько бы тот ни выпил, это никак не проявлялось в его поведении. Леонард Най был ловкий малый, ничего не скажешь, – может быть, слишком ловкий. Смит решил при первом удобном случае дать ему понять, что мистер Сомервилл поручил ведение этого дела именно ему, Смиту. Он съел сэндвичи, с аппетитом откусывая большие куски, умылся, почистил костюм и, внимательно оглядывая себя в большое зеркало, еще раз перебрал в уме аргументы, которые собирался пустить в ход в разговоре с Пейджем. Он помнил наизусть все данные и цифры – последние три недели он занимался только этим делом – и был настроен весьма оптимистично. Он знал силу денег. И даже если покупка сорвется, у них был наготове другой план действий, разработанный на нескольких заседаниях главной редакции и учитывавший все возможные обстоятельства. Нет, Смит, как он нередко самодовольно заявлял, не был «одним из этих ваших интеллигентов», и, когда доходило до дела, он знал, что к чему. А как же иначе смог бы он оправиться после катастрофы, которая чуть не оборвала его успешно начатую карьеру?
После смерти матери, решив поискать счастья в колониях, он отплыл из Ливерпуля в Мельбурн на пароходе «Орест». Во время плавания он познакомился с мистером Гленденнингом, австралийским дельцом, который, помимо производства сухого молока, занимался и многим другим: он был владельцем нескольких фирм, вечерней газеты «Мельбурнское эхо» и пляжным клубом в Бонди-Бич недалеко от Сиднея. Вечером накануне прибытия он попросил Смита съездить в Бонди-Бич и заняться клубом.
Молодой бухгалтер обнаружил, что клуб в критическом положении, бухгалтерские книги невероятно запущены, а управляющий настолько нечестен, что сразу же предложил новоприбывшему взятку. Смит с негодованием отверг ее и принялся приводить дела клуба в порядок с таким успехом, что через полтора года Гленденнинг продал это заведение с хорошей прибылью и в качестве награды перевел своего протеже в редакцию «Мельбурнского эха». Стремление выдвинуться во что бы то ни стало заставило Смита быстро освоить новое дело, и через три года он был уже коммерческим директором газеты. Как раз тогда он женился на Минни Лэнгли, дочери проповедника, с которой познакомился на пикнике Христианской ассоциации молодых людей штата Виктория, – он был уже видной фигурой в этой организации. Следующие девять лет он успешно работал в «Мельбурнском эхе» – это по его инициативе был начат выпуск еженедельного многокрасочного приложения, приносившего газете двадцать тысяч фунтов чистой прибыли ежегодно. Он уже твердо рассчитывал стать совладельцем «Мельбурнского эха», как вдруг Гленденнинг скоропостижно умер, газета была продана соперничавшему с ней тресту «Меркурий», и не прошло и нескольких недель, как Смит оказался на мели, без положения, без будущего, он даже не был упомянут в завещании старика – жесточайший удар, отразившийся на нем «определенным образом». Испытывая чувство глубокого унижения при воспоминании о своем срыве, он никогда не рассказывал о случившемся ничего более конкретного.