– Ну, свое дело, похоже, сделал торт. Да еще и преподнесенная тобою вчера роза.
– Рад, что угодил тебе. – Он взмахом руки поприветствовал своего коллегу-инженера, идущего по коридору нам навстречу. – Сегодня узнал кое-что, что еще больше, как я надеюсь, тебя обрадует.
– Вот как? – Я остановилась у двери, позволяя ему распахнуть ее перед собой. – Расскажешь подробнее?
Мы вышли из главного корпуса МАК. Автостоянку перед нами пронизывало вечернее солнце, но прогнать прохладу ему было не по силам. Я, поплотнее запахнув пальто, взяла Натаниэля под руку, и мы двинулись дальше.
Вскоре мы миновали проходную и оказались снаружи, оставив за спиной высоченную ограду, что окружала комплекс зданий МАК, и к нам немедля устремились надеющиеся хоть мельком увидеть одного из астронавтов дети с уже раскрытыми книжками для автографов. Они, разумеется, опознали в Натаниэле главного инженера космической Программы и окружили его, я же, отпустив его руку, отступила в сторону. Слава богу, жена кумира для них интереса не представляла.
После того как муж мой освободился от цепкого внимания детей – энтузиастов ракетостроения, мы молча прошагали целый квартал в направлении автобусной остановки, и лишь тогда он вернулся к своим новостям:
– Ну… – Он оглянулся. – Гостайны в том нет, и окончательный список астронавтов вскоре будет представлен публике, но все же…
– Я не заикнусь о нем ни словом до его официального опубликования, – заверила мужа я. – Ну говори же. Говори!
Я, конечно же, надеялась попасть в группу первых. Разумеется, с моими данными и зарегистрированными часами налетов такое казалось вполне возможным. Ну если уж не в число отобранных для первых полетов, то, уж по крайней мере, в группу дублеров.
– Директор Клемонс не выбрал ни единой женщины. Вообще ни одной.
Остановившись как вкопанная, я уставилась на него. Глава МАК, директор Норман Клемонс – человек, с которым я работала в течение многих лет и которого безмерно уважала, – не выбрал на роль астронавта ни единой женщины?
Мой рот помимо моей воли принялся открываться и закрываться, и передо мной заклубилось мое же собственное дыхание.
– С чего ты взял, что, услышав такое, я почувствую себя лучше? – наконец выдавила я.
– Ну… Ну теперь ты знаешь, что дело вовсе не в тебе и не твоих способностях. Отказано всем женщинам без исключения. Верно?
– Но в требованиях не было ни слова о том, что астронавтами станут только мужчины.
Натаниэль кивнул.
– Клемонс сказал, что, по его мнению, это очевидно. Из-за опасностей.
– Боже мой. Я скрепя сердце приняла бы этот образец патриархальной глупости, если бы речь шла только об испытательных полетах, но мы намерены в дальнейшем основать колонии. Так как же именно разлюбезный Клемонс, по твоему мнению, создаст колонии без женщин?
– Я полагаю…
Он заколебался и, прищурившись от встречного ветра, посмотрел вдоль улицы. Были случаи, когда Натаниэль действительно не имел права рассказать мне о чем-то, что было жутко засекречено, и тогда выглядел он так, будто его одолевает запор. Прямо сейчас, похоже, запор у него выдался просто грандиозным.
– Что?
Он облизнул губы и переступил с ноги на ногу.
– Был некоторый… В общем, было озвучено некое беспокойство по поводу стрессов в космосе.
– Стрессы, говоришь? Так женщины, скажу я тебе, справляются с перегрузками гораздо лучше мужчин. «ОСы» установили во время войны, что… – Я замолчала, внезапно разглядев, что он, будто сдерживая рвущиеся из него слова, до синевы сжал губы. – Ты издеваешься надо мной. Всерьез полагаешь, что мы заистерим в космосе?
Натаниэль покачал головой и, указав кивком подбородка на автобусную остановку, смущенно спросил:
– Может, сходим с тобой сегодня на танцы?
Стиснув зубы, я засунула руки в карманы пальто и поинтересовалась у него:
– А чего тянуть-то? Давай-ка спляшем на потеху публике прямо здесь и сейчас.
Если бы мне пришлось еще вчера, да даже и несколькими минутами ранее ставить деньги на то, кто станет возражать против пригодности женщин для космических полетов, то я бы выбрала лишь одного мужчину – Стетсона Паркера. Теперь же мне стало очевидно, что относительно умственных способностей большинства представителей противоположного пола я прежде глубоко заблуждалась.
Признаю, Натаниэль оказался прав, и грустно мне после его известия не стало. Вместо грусти вопреки всем его стараниям во мне поселился гнев, и даже к выходным гнев во мне ничуть не утих.
Очевидно, что Натаниэлю изначально было невдомек, что если бы я, стараясь изо всех сил, все же потерпела неудачу, то просто бы признала ее и постаралась в следующий раз проявить себя лучше. Обид ни на кого бы не держала.
Но теперь… Теперь все женщины были объявлены непригодными для полетов в космос!
Знай я это наперед!..
И что бы я сделала?
Если вы до сих пор не поняли, то поясню, что я не особо справляюсь с собственной «беспомощностью».