Да чтоб вам всем! Мне теперь необходимо хоть как-то подправить макияж. И это после того, как милые женщины-ассистентки уже вовсю сотворили на моем лице презентабельный идеал для телевизионных камер.
Тело мое вечно меня предает, и я его за это люто ненавижу, а еще больше ненавижу себя саму за то, что толпы я боялась не всегда. Страхи эти появились лишь в колледже. Там вечно на меня пялились молодые люди. Насмехались, подначивали… И причиной тому было то, что я с легкостью решала в уме задачи, которые юношам-студентам не давались даже и на бумаге, и преподаватели, будь они неладны, вечно тыкали это недорослям в лицо, мне же при этом хотелось лишь поскорее спрятаться… Но я всегда вела себя достойно, поскольку была дочерью своего отца, а он в меня истово верил. Верил настолько сильно, что мне приходилось все терпеть. Я и теперь по-прежнему хочу, чтобы отец мною гордился, хотя его, да и мамы уже четыре года как не стало.
В итоге я научилась блевать незаметно для окружающих, хотя за слабость ту себя по-прежнему ненавижу.
Кто-то постучался в дверь выделенной мне гримерки.
– Миссис Йорк?
Я схватилась за край унитаза, а желудок мой снова свело судорогой. Сглотнув, я оторвала кусок туалетной бумаги и, поспешно обтерев им губы, крикнула:
– Одну минутку.
На то, чтобы, покинув туалет при гримерке, промокнуть лицо влажной салфеткой и нанести перед зеркалом новый толстый слой красной губной помады, мне действительно потребовалась всего лишь минута.
Подойдя к двери, я ущипнула себя за щеки, надеясь, что они снова засияют. Мои руки все еще дрожали, но если, как я знала, прижать их покрепче к бокам, то дрожь будет почти незаметна. В колледже я пробовала даже курить, надеясь занять хотя бы одну руку, но оказалось, что с зажатой между пальцами сигаретой руку мою трясет ничуть не меньше, чем пустую, а запах табачного дыма у меня неизменно ассоциировался с запахом выхлопных газов из дюз ракеты, заправленной свиным дерьмом.
– Извините, что заставила вас ждать, – мой голос звучал почти нормально для тех, кто меня прежде не знал. На самом же деле звучала я хрипло и низко и этим весьма походила на Мэрилин Монро, но отнюдь не на саму себя.
Ожидающий меня помощник коротко улыбнулся поверх своего блокнота с ярко-красной обложкой.
– Для извинений нет причин, миссис Йорк.
Но по коридору к студии он повел меня весьма энергичным шагом, а мой желудок меж тем снова свело судорогой.
3,1415926535897932384…
По крайней мере, «Наблюдай за мистером Волшебником» было детским шоу, так что зрителей у него, весьма вероятно, было немного. Хотя вроде бы транслировала его целых девяносто одна станция, и получалось, что смотрят его миллиона два зрителей. Или все же несколько больше?
Почему циркуляция воздуха в студии столь дрянная?
Простые числа. Именно они – то, что мне сейчас надо. Решив так, я начала другой отсчет:
2, 3, 5, 7, 11, 13, 17, 19, 23, 29, 31, 37, 41…
Съемочная площадка была ярко освещена. Ранее мне устроили небольшую экскурсию, и теперь ассистент привел меня за уже знакомое мне фальшивое заднее крыльцо дома мистера Волшебника.
43, 47, 53, 59, 61, 67, 71…
Мне предстоял просто разговор с человеком, которого я знала по войне. Если мне удастся не думать о нем как о мистере Волшебнике и если я смогу воспринять его как капитана Дона Герберта, то проблем не возникнет. Мне всего-то и нужно просто с ним говорить. С ним и только с ним.
За дверью кто-то начал отчет:
– В эфире мы будем через пять, четыре, три…
И началась прямая трансляция.
Я прижала руку к животу и вдохнула через рот. Дон был хорошим человеком, и живой аудитории перед ним не было. Были лишь он да ребенок-актер рядом.
Какого черта я все же сказала «да»?
Ассистент – мне его имя называли, и я должна была бы его знать, да только позабыла – не выпуская из рук свой ярко-красный блокнот, кивнул. Кивнул в сторону сцены. То, очевидно, было мне намеком.
За стеной, ожидая, когда я войду через дверь, разговор вел Дон. Мне просто предстояло открыть дверь. Ручка была именно там, где ей и полагалось.
Мою проблему решил ассистент, постучав в дверь.
По другую сторону фальшивой стены Дон произнес:
– Входите.
Немедленно в моей голове зазвучал мамин голос:
Расправив плечи и подняв голову, я распахнула дверь и вышла на сцену.
У кухонной стойки стоял Дон, рукава его рубашки были закатаны, в руках он держал модель самолета. Рядом с ним находилась девочка лет десяти. На ней были вишнево-красная юбка и облегающий розовый кардиган, а ее блестящие каштановые волосы были убраны с лица замысловатым образом. На мне, когда я была ребенком, подобная прическа и пяти минут не продержалась бы.