Вычисляя звезды

– Лунная орбита включает в себя переход на ее орбиту и выход с нее, – продолжал вещать любимый мой муж. – Необходимо будет учесть переход из сферы влияния гравитации Земли в сферу влияния Луны и…

– Да знаю я, знаю. О небесной механике я тебя и не спрашиваю. Спрашиваю только, есть ли веские причины для отказа от траектории свободного возврата при полете пилотируемого астронавтами корабля.

– Похоже, тебе следует спросить об этом Паркера.

Я швырнула письмо на стол, даже не понимая, почему столь сильно разозлилась на Натаниэля.

– Его-то чего спрашивать? Ведь он же не физик и не математик. Или я ошибаюсь? – Я глубоко и медленно вздохнула и аккуратно сложила письмо. С нажимом провела ногтем большого пальца вдоль сгиба на бумаге. Помолчав, произнесла: – Прости, погорячилась. Я просто… Просто… Хорошо, объясняю подробнее. Если в изначальные расчеты вдруг вкрадется неточность или пилотирование корабля окажется не совсем корректным, то благополучно вернуться на Землю с траектории свободного возврата у корабля будет вполне реальный шанс, но если же этого промежуточного этапа полета не будет, то и малейшая ошибка окажется для экипажа фатальной – они либо пролетят мимо Земли, либо сгорят при входе в атмосферу. В общем, ни единого шанса на спасение у них не будет, и тогда уж любая, пусть даже и самая радикальная экономия времени и топлива окажется полной бессмысленностью.

– Но можно же все математически рассчитать и…

– Милый мой… Я – вычислитель, но я – еще и пилот, и, видимо, оттого прекрасно понимаю, что намеренно пропускать пункты полетного регламента ради экономии ресурсов ни в коем случае не следует, а если меня попросят сказать обратное, то делать этого я не стану. – Я сунула сложенное уже мною письмо в конверт и заявила: – И в Шаббат работать я тоже не стану.

– Ой ли? Ведь прямо сейчас ты отвечаешь на письма своих фанатов. Разве это не предполагает написания? – Его голос звучал абсолютно беззаботно, но я-то точно знала, что беззаботность его – деланая, и далась она ему с величайшим трудом, а труды он эти приложил лишь ради того, чтобы не обидеть меня. Разумеется, труды его я всегда ценила. Не просто ценила – я его любила.

– Я лишь читаю, но не пишу.

Он положил рядом со мной бутерброд. Наклонившись, поцеловал меня в макушку.

– Ты, как всегда, права. И мне очень жаль.

– А мне не следовало бы капризничать.

– Ну, давай перекусим, а потом… – Он подошел к полке и вынул из ряда стоящих книгу. – Потом я, пожалуй, почитаю.

Я сложила письма стопкой на краю стола. Прищурившись, вгляделась в корешок книги в его руке. Произнесла:

– Вижу в названии книги слово «Марс».

Он засмеялся и показал мне обложку.

– Книга эта – всего лишь роман. А быть может, сборник рассказов – пока не понял. Ее мне Клемонс одолжил. Говорит, что с точки зрения космических полетов ахинея полная, но ознакомиться с ней непременно стоит. Чтение такого рода беллетристики после трапезы считается за то, что я взял все же выходной?

– Да. – Я лучезарно ему улыбнулась. – Несомненно. И спасибо тебе.

* * *

Последние два часа и двадцать три минуты мы сидели в «темной комнате», ожидая того, что «проблема» будет наконец решена и часы обратного отсчета затикают вновь. В самой ракете, похоже, не было никакого дефекта, а просто произошло автоматическое отключение при T-минус тридцать секунд. Трем мужчинам, пристегнутым ремнями в кабине гигантской ракеты «Юпитер V», ожидание, несомненно, давалось гораздо тягостней, чем нам, находящимся в бункере.

Ответственным за нынешний запуск был Стетсон Паркер. Коммуникационная гарнитура его была слегка сдвинута за ухо, сам же он то и дело подбрасывал в воздух и непременно ловил теннисный мяч. Каждые минуты две, ухмыльнувшись, что-то произносил в микрофон. Похоже, он, профильтровав все потоки информации, поступавшие от множества инженеров и вычислителей, доводил необходимое до заключенных в капсуле астронавтов.

Разговаривал ли он с Жан-Полем Лебуржуа, Рэнди Б. Клири или Халимом «Хот-Догом» Малуфом? Впервые все астронавты были не американцами, а сам Паркер, в очередной раз изумив меня, оказался полиглотом. В его арсенале оказались французский, итальянский и, что самое удивительное, даже гэльский.

Через наш общий стол ко мне наклонилась Хелен:

– Привет. В эти выходные в «Девяносто девятые» собираешься?

Я покачала головой и поправила карандаши на своей стороне стола:

– Боюсь, что этот запуск окончательно выбьет меня из колеи.

Она цокнула языком и вернула свой взгляд к шахматной доске, на которой разыгрывала партию с Рейнардом Кармушем. Цоканье ее было мастерским использованием одного-единственного звука, но выразил он одновременно и разочарование, и смирение.

Я, уставившись на ее тускло освещенный профиль, спросила:

– Что не так?

Она вновь посмотрела на меня. Промолвила:

– На прошлой неделе ты сама уверяла всех и вся, что уж этот-то запуск для тебя тяжелым не станет. – Она, мельком взглянув на шахматную доску, передвинула пешку на клетку вперед, и Кармуш сквозь зубы выругался по-французски.