Выдержал, или Попривык и вынес

Почва въ этомъ мст была густо усыпана сосновыми иглами и огонь, дойдя до нихъ, разгорлся, какъ отъ пороха, и чудно было видть, съ какою, бшеною скоростью огонь распространялся! Мой кофейникъ уже не существовалъ, а съ нимъ погибли и другія вещи. Въ теченіе полутора минутъ огонь охватилъ сухіе, густо-поросшіе кусты въ шесть или семь футовъ вышины и тогда ревъ, шумъ и трескъ были что-то ужасны. Жара принудила насъ удалиться къ лодк и тамъ, очарованные зрлищемъ, стояли мы не шевелясь и восхищались.

Черезъ полчаса все передъ нами кружилось въ бур огня! Огонь взбирался быстро вверхъ по сосднимъ хребтамъ, переходилъ черезъ нихъ, куда-то пропадалъ съ тмъ, чтобы снова показаться на верхушкахъ отдаленныхъ горъ, чудно освщая окрестность, снова исчезалъ и снова появлялся, распространяясь и поднимаясь все выше и выше по склонамъ горъ, пробгалъ по волнамъ, по узкимъ проходамъ и по пути охватывалъ все, что глазъ могъ видть. Вдали по ту сторону озера, скалы и утесы, освщенные яркимъ заревомъ, окрашивали небо багровымъ цвтомъ и наполняли картину ада!

Каждый штрихъ этой картины отражался въ блестящей поверхности озера! И об картины были превосходны, об великолпны; но та, отражавшаяся въ вод, была какъ-то лучше, и невольно очаровывала глазъ. Мы сидли четыре долгихъ часа недвижимы, поглощенные этимъ зрлищемъ, забыли про ужинъ, забыли про усталость. Но въ одиннадцать часовъ пламя перешло за предлъ нашего зрнія и опять повсюду водворилась темнота.

Голодъ сталъ насъ донимать, но намъ нечего было сть. Провизія, безъ сомннія, была вся сжарена, но мы не ршались идти за ней. И вотъ опять мы стали бездомными скитальцами безъ собственности. Наша ограда пропала, нашъ домъ сгорлъ и никакой страховой преміи! Нашъ сосновый лсъ былъ спаленъ, сухія деревья сгорли и цлыя акры кустарника (manzanita) стерты съ лица земли. Плэды, къ счастію, лежали на нашихъ обычныхъ песчаныхъ постеляхъ, такъ что мы пошли и легли спать. На слдующее утро мы опять похали на старую стоянку, но, отъхавъ довольно далеко отъ берега, насъ застала такая страшная гроза, что мы боялись причалить къ берегу. Я сталъ быстро вычерпывать воду, а Джонни приналегъ на весла, и мы достигли мстности на три или четыре мили выше стоянки. Гроза увеличивалась и было ясно, что лучше причалить лодку къ какому-нибудь берегу, чмъ рисковать очутиться въ стосаженной глубин. Мы тронулись, преслдуемые грозными пнистыми волнами, я слъ къ парусамъ и сталъ направлять лодку къ берегу; какъ только носъ лодки ударился о берегъ, волна, хлынувъ за бортъ, смыла все находившееся на ней и тмъ избавила насъ отъ лишняго труда. Цлый день мы находились подъ страхомъ паденія какой-нибудь глыбы, а всю ночь мерзли отъ холода. Утромъ гроза прекратилась, и мы, не теряя времени, стали грести по направленію стоянки. Мы такъ были голодны, что съли весь остатокъ провизіи бригады и похали обратно въ Карсонъ, чтобы сообщить ей объ этомъ и извиниться передъ нею. Было условлено заплатить ей вс убытки.

Посл того мы еще нсколько разъ совершали поздки по озеру и часто подвергались опасностямъ и разнымъ приключеніямъ, о которыхъ въ никакой исторіи не найдется описанія.

ГЛАВА XXIV

Я ршилъ пріобрсти верховую лошадь. Нигд не видлъ я такой лихой и отчаянной зды, не считая цирка, какъ у этихъ живописно задрапированныхъ мексиканцевъ, калифорнійцевъ и американцевъ, которые каждый день скакали по улицамъ Карсона. Какъ они здили! Чудо! Немного наклонившись впередъ, въ шляпахъ съ широкими полями, спереди приподнятыми, съ разввающимися надъ головами длинными вуалями, легко и свободно пролетали они по городу, подобно вихрю; черезъ минуту вдали въ степи виднлась только пыль поднятая ими. Когда они хали тихою рысью, они сидли прямо, красиво и граціозно, какъ бы составляя одно съ лошадью, а не подскакивали въ сдл, по принятой глупой школьной метод. Я живо выучился отличать лошадь отъ коровы, но дальше мои познанія были плохи и потому горлъ нетерпніемъ обогатить ихъ. Я ршилъ купить лошадь. Пока эта мысль гнздилась въ моей голов, на аукціонную площадь пріхалъ оцнщикъ-продавецъ, на вороной лошади, усянной такимъ количествомъ наростовъ, что она походила на дромадера и потому была весьма некрасива; но его «идетъ, идетъ за двадцать два доллара — лошадь, сдло и сбруя за двадцать два доллара, джентльмэны!»

Я на силу сдерживался.

Какой-то человкъ, котораго я не зналъ (онъ оказался братомъ оцнщика), замтивъ жадный взоръ мой, сказалъ, что такая замчательная лошадь идетъ такъ дешево и прибавилъ, что одно сдло стоило этихъ денегъ. Сдло было испанское съ тяжеловсными украшеніями и съ неуклюжимъ кожанымъ покрываломъ, названіе котораго трудно выговаривается. Я сказалъ, что готовъ надбавить цну; тогда этотъ хитрый на видъ человкъ заговорилъ съ простодушной прямотою, которая меня подкупила. Онъ сказалъ: