Мы были въ пути уже пятнадцать дней и сдлали двсти миль, можно, впрочемъ, сказать не пятнадцать, а тринадцать дней, такъ какъ два дня стояли въ одномъ мст, чтобы дать отдыхъ лошадямъ. Мы положительно могли совершить эту поздку и въ десять дней, если бы догадались привязать лошадей за фурою, но мысль эта пришла намъ слишкомъ поздно, и мы все двигались впередъ, толкая ее, а съ нею и лошадей, когда могли наполовину облегчить себ трудъ, если были бы догадливе. Встрчный людъ, который намъ иногда попадался по дорог, совтовалъ уложить лошадей въ фуру, но мистеръ Баллу, черезъ серьезность котораго никакая шутка не проникала, говорилъ, что нельзя этого сдлать, потому что провизія можетъ испортиться отъ лошадей, сдлавшихся «смолистыми отъ долгаго лишенія». Извиняюсь предъ читателемъ, но не сумю перевести его мысль. Что хотлъ выразить мистеръ Баллу каждый разъ, когда произносилъ длинную фразу, остается тайною между имъ и его Творцомъ. Это былъ одинъ изъ лучшихъ и добрйшихъ людей, который когда-либо украшалъ Божій міръ; онъ былъ ходячая кротость и простота, безъ всякаго признака эгоизма, и хотя былъ вдвое старше самаго старшаго изъ насъ, но никогда не старался импонировать намъ своими годами или опытностью. Онъ легко исполнялъ свою часть обязанностей и былъ пріятенъ въ разговор и обхожденіи, подходя ко всякому возрасту. Его единственная странность была страсть употреблять слова (ради ихъ самихъ), иногда совсмъ не подходящія къ мысли, которую излагалъ. Онъ всегда выпускалъ свои тяжелыя и рзкія фразы легко, какъ бы безсознательно, и потому он не имли ничего обиднаго. Право, его манера говорить была такъ натуральна и такъ проста, что невольно принимались его напыщенныя фразы, какъ за что-то серьезное, имющее значеніе, когда въ сущности въ нихъ не было никакого смысла. Если слово было длинное, возвышенное и звучное, этого было довольно, чтобы понравиться старику, онъ его произносилъ какъ можно чаще и вставлялъ совсмъ не къ мсту, оставаясь весьма довольнымъ его какъ бы яснымъ смысломъ.
Мы вс четверо всегда разстилали наши заурядныя одяла вмст, на замерзшей земл, и спали другъ около друга; Олифантъ ради теплоты сочинилъ класть нашего длинноногаго гончаго между собою и мистеромъ Баллу, припадая грудью къ теплой спин собаки; но ночью собака, вытягиваясь, упиралась лапами въ спину старика и толкала его, изрдка, ласково рыча отъ наслажденія находиться въ тепл, пріютившись между людьми. Спросонья она не рдко царапала спину старика, а когда ей снилась охота, то она начинала теребить старика за волосы и лаять ему прямо въ ухо. Старый джентльмэнъ кротко жаловался на фамильярность собаки и прибавлялъ, что такую собаку нельзя допускать спать въ сообществ усталыхъ людей, потому что «она обладаетъ чрезвычайно порывистыми движеніями и черезчуръ чувствительна въ своихъ душевныхъ волненіяхъ!» Мы изгнали собаку. Путешествіе это, хотя было тяжелое, утомительное и трудное, но имло свои привлекательныя стороны; когда день кончался и наши волчьи аппетиты были удовлетворены горячимъ ужиномъ изъ жареной свинины, хлба, патоки и чернаго кофе, куреніемъ трубки, распваніемъ псенъ и изложеніемъ разныхъ разсказовъ при горящемъ костр въ ночной тишин и въ полномъ одиночеств степи, то нами овладвало такое счастливое и беззаботное чувство, что, казалось, мы достигли верха блаженства на этой земл. Этотъ родъ жизни иметъ большую прелесть какъ для горожанина, такъ и для сельскаго жителя. Мы происходимъ отъ степныхъ, кочующихъ арабовъ и, несмотря на нашу цивилизацію, не можемъ избавиться отъ любви къ номадной жизни. Надо сознаться, что при одной мысли о бивуачной жизни мы улыбаемся отъ счастья.
Разъ мы сдлали двадцать пять миль въ день, а въ другой разъ сорокъ (черезъ большую Американскую степь) и десять прежнихъ составляютъ въ общемъ пятьдесятъ въ двадцать три часа, не считая времени на ду, питье и отдыхъ. Протянуться и заснуть, хотя на каменистой или промерзшей земл, посл трудовъ двигать фуру и двухъ лошадей на протяженіи пятидесяти миль, есть такое высшее наслажденіе, что минутами казалось, что оно досталось намъ слишкомъ дешево.