Выдержал, или Попривык и вынес

Мы выскочили, какъ были, въ полураздѣтомъ видѣ. Кучеръ собралъ возжи, швырнулъ ихъ на земь, зѣвнулъ, вытянулся и скинулъ кожаныя рукавицы съ большимъ достоинствомъ, не обращая ни малѣйшаго вниманія на привѣтствія, на разспросы объ его здоровьѣ, на предупредительность смотрителя станціи и конюховъ, которые, кинувшись помогать ему выпрягать лошадей, увели нашу шестерню, замѣнивъ ее свѣжею. Въ глазахъ ямщика, смотритель станціи и конюха были люди ничтожные, полуразвитые, хотя полезные и необходимые на своихъ мѣстахъ, но съ которыми человѣкъ съ достоинствомъ никакъ не могъ дружить; наоборотъ, въ глазахъ смотрителей станцій и конюховъ ямщикъ былъ герой, занимающій высокій постъ, всеобщій баловень, которому завидовали всѣ и на котораго смотрѣли съ уваженіемъ; когда они съ нимъ начинали разговоръ, а онъ грубо отмалчивался, то они переносили это смиренно, находя, что поведеніе это соотвѣтствовало его важности; когда же онъ начиналъ говорить, то они съ восторгомъ ловили его слова (онъ никогда не удостаивалъ кого-нибудь своимъ разговоромъ, а обращался вообще къ лошадямъ, къ конюшнямъ, къ окружающей природѣ и уже мимоходомъ къ своимъ подобострастнымъ слушателямъ). Когда онъ награждалъ конюха грубою насмѣшкою, тотъ былъ счастливъ на весь день; когда онъ повторялъ свой единственный, всѣмъ извѣстный, грубый, плоскій и лишенный всякаго остроумія разсказъ тѣмъ же самымъ слушателямъ, въ однихъ и тѣхъ же выраженіяхъ, въ каждый пріѣздъ свой, то челядь эта положительно гоготала отъ удовольствія, держа себя за бока и клялась, что лучшаго въ жизни она никогда ничего не слыхала. Какъ бывало, засуетятся они, когда онъ потребуетъ себѣ кувшинъ воды или огня для трубки, но осмѣлься пассажиръ попросить у нихъ ту же услугу, они тотчасъ же наговорятъ ему дерзостей. Впрочемъ, они позволяли себѣ такое грубое обращеніе, глядя на самого кучера, который смотрѣлъ на пассажира свысока и былъ о немъ не лучшаго мнѣнія, что и о конюхѣ.

Смотритель станціи и конюхи почтительно обращались, по своимъ понятіямъ, съ дѣйствительно имѣющимъ значеніе кондукторомъ, но ямщикъ былъ единственное лицо, предъ которымъ они преклонялись и котораго боготворили. Какъ любовались они имъ, когда, взобравшись уже наивысокое свое сѣдалище, онъ медленно, не торопясь, надѣвалъ свои рукавицы, между тѣмъ какъ одинъ изъ счастливыхъ конюховъ, держа возжи, съ терпѣніемъ ожидалъ, чтобы онъ ихъ отъ него принялъ! А когда онъ щелкнетъ своимъ длиннымъ бичемъ и тронется въ путь, они его провожали побѣдоносными и продолжительными криками.

Станціи строются длинными и низкими зданіями изъ кирпичей, не соединенныхъ цементомъ, цвѣта грязи, высохшей на солнцѣ (adobes называютъ испанцы такіе кирпичи, а американцы сокращаютъ на dobies). Крыши почти безъ откоса, кроются соломой, которую накладываютъ сверху дерномъ или толстымъ слоемъ земли, отчего крыши прорастаютъ зеленью и травою. Въ первый разъ въ жизни пришлось намъ видѣть палисадникъ на крышѣ дома! Постройки состояли изъ гумна, конюшенъ на двѣнадцать или пятнадцать лошадей и домика съ комнатой для пассажировъ, гдѣ стояли лари для содержателей станцій и для одного или двухъ конюховъ. Домикъ былъ настолько низокъ, что легко можно было облокотиться о край его крыши, а чтобы войти въ дверь необходимо было согнуться. Вмѣсто окна было квадратное отверстіе безъ стеколъ, въ которое могъ пролѣзть человѣкъ. Пола не было, его замѣняла крѣпко утрамбованная земля, а печку — каминъ, въ которомъ и варили все необходимое. Не было ни полокъ, ни буфета, ни шкаповъ, въ углу стоялъ мѣшокъ съ мукой, а, прислонившись къ нему, два жестяныхъ почернѣлыхъ кофейника, одинъ жестяной чайникъ, маленькій мѣшечекъ къ солью и кусокъ ветчины.

Около двери этой берлоги, на землѣ стояла жестяная умывальная чаша, около нея ведро съ водою и кусокъ мыла, а на карнизѣ висѣла старая, синяя шерстяная рубашка, которая служила полотенцемъ собственно содержателю станціи и только двое могли бы посягнуть на нее: кондукторъ и ямщикъ, но первый не дѣлалъ это изъ чистоплотности, послѣдній же по нежеланію встать на черезчуръ короткую ногу съ ничтожнымъ содержателемъ станціи. У насъ было два полотенца, но, увы, они были въ чемоданѣ; мы (и кондукоръ) вытирались носовыми платками, а ямщикъ своими панталонами и рукавами. Въ комнатѣ около двери висѣла маленькая старинная рама отъ зеркала съ двумя кусочками зеркальнаго стекла въ углу; смотрясь въ этотъ разбитый уголокъ зеркала, вы видѣли себя съ двойнымъ лицомъ, изъ которыхъ одно возвышалось надъ другимъ на нѣсколько дюймовъ. У зеркала на шнуркѣ висѣла половина гребня, но я готовъ лучше умереть, нежели подробно описать эту древность. Онъ былъ, надо полагать, временъ царя Гороха и съ тѣхъ поръ не видалъ, что значитъ чистка.