— Ты и есть обычный ребёнок. А тяжело только трусам!
Чтобы оставить за собой последнее слово, я тороплюсь к дверям, но Жучка забываю на Аниной подушке.
После обеда я прячу в карман халата пенал с фломастерами и выхожу в коридор. Там на лавочке у плаката с «Правилами пожарной безопасности» меня ждёт Аня. Она протягивает мне Жучка.
— Не сердишься больше?
— На тебя невозможно долго сердиться. Тем более что я придумала развлечение.
Я достаю из кармана халата пенал с фломастерами. Пока ординаторы и медсёстры обедают, а малыши уложены на тихий час, мы, хихикая, пририсовываем пожарникам воздушные шарики, банты и крылья.
— Вот дурынды, а? — иногда шепчет Анька, и от этого нам становится ещё смешнее. — Мадина в нашем возрасте замуж вышла, — продолжает Аня, — а мы…
— Слушай! — озаряет меня. — А давай после обеда прокрадёмся в общую и там разрисуем плакат, на котором переломы и вывихи?
— Совсем сдурела? А если заведующий общей засечёт? Он потом мам поубивает.
— Он вроде в отпуске. Ань, ну пожалуйста!
Я потащила подругу к проходной комнате. Из неё мы выйдем в коридор и поднимемся в общую хирургию.
— Смотри, — шепчет Аня, — там в предбаннике папа «оручего».
«Оручим» этого пацана назвала Тося. Малышня любит поорать, но так… Так не умеет кричать никто.
Громче всего «оручий» вопил, когда его папа уходил домой: «Хочу рулет с маком! Хочу большой компьютер! Хочу в «Детский мир» за машинками! Хочу домой! Папа, не уходи!»
Папа у них, по-моему, туповатый. Он всё топтался, таращил глаза и тряс головой. Аня говорит, он программист. Не знаю, может, все программисты такие странные, тормозят и головой трясут, как будто у них заболевание мозга, а может, этот — уникум, но Тося говорит, что папа «оручего» — «с прибабахом».
Мама «оручего» всё выталкивала мужа, а он смотрел на сына и глаза у него становились большие-большие. И рот то открывался, то закрывался. В общем, «тормоз», как говорят у нас в школе.
— «Витя, ну иди! Иди же! Я не могу больше! Уходи!» — маме «оручего» наконец удавалось выпихнуть Витю за дверь.
«Не-ет!» — кричал «оручий» и бежал в палату, к окну. Там он выслеживал папину спину и посылал вслед ещё один ядерный взрыв истерики: «Хочу нового робота!».
Мы уже собираемся проскочить мимо папы «оручего», но неожиданно мой Жучок начинает бегать по мне.
— Подожди, Аня, я его поймаю!
Но Жучок словно решил поиграть в «салочки». Носится по моим рукам туда-сюда, не поймать. Качает усиками словно пытается привлечь моё внимание. К чему только?
— Допрыгаешься! — ворчу я на Жучка, и он залезает мне на ухо.
— Щекотно! — хихикаю я.
— Тося в ванную пошла, путь свободен, — торопит Аня.
Мы нырнули в проходную и чуть не споткнулись о пакеты, которые принёс Витя, папа «оручего». В одном видны стопки чистых футболок и краешки свежих журналов, из другого выпирают яблоки и двухлитровая бутыль минералки. Витя сидит на стульчике, смотрит вниз на свои ноги. Лицо сонное, глаза вытаращены, голова качается туда-сюда.
Я забываю о Жучке, балансирующем на моём ухе. Он скатывается на плечо и, не удержавшись, падает на пол.
— Ой!
— Насекомое? — спрашивает Витя.
Я не удивляюсь. Васина мама же видит Аниного жучка.
— Тонкая работа, — продолжает Витя. — Америка? На радиоуправлении?
— На моём собственном, — отвечаю я и подхватываю Жучка.
В Витиных глазах в первый раз мелькает интерес.
— Витя!
В коридоре появляется мама «оручего». Её глаза полны слёз.
— Витя, не приходи больше. Сегодня в последний раз до выписки, ладно?
— Па-а-па! — слышен крик за её спиной.
— Быстрее! — тороплю я Аню, но из ванной выходит Тося, замечает у нас фломастеры и под её грозным взглядом (как она, интересно, умудряется перевоплощаться из старенькой белки в боевую рысь?) мы возвращаемся в Анину интенсивку.
Садимся на каталку и ждём криков: Тосиного (что мы пожарников размалевали) и «оручего» (что папа уходит).
Но, тишина. А потом — один вопль. Радостный.
— Ма-ам! Это же робот! Робот! Робот!
«Оручий» вопил до тех пор, пока все больничные жители не набились к нему в палату и не выглянули в окно.
— Робот! Робот! — довольный, повторял «оручий». — Мне папа нарисовал! Он у меня программист!
Мы выглянули в окно и увидели кусочек асфальта, свободный от снега и льда — наверно, под ним проходила какая-то тёплая труба. Вот на этом кусочке и был нарисован огромный, в человеческий рост, робот.
О, это был шикарный рисунок!
Голова робота походила на телевизор, в нем горели два глаза-огонька, прорисованные синим мелом. На груди прямоугольного туловища было окошко с делениями и стрелочкой — счетчик топлива. Ниже — три кнопки («вкл-выкл», «иди», «бери» — объяснил «оручий»). Брать робот мог клешнёй, которой оканчивалась его левая рука. Правая рука оканчивалась кистью и была приветственно поднята. Ноги — на шарнирах, стопы похожи на тапочки.
— Привет, робот! — бормотал счастливый «оручий».