«Как это все они мимо бегут? — с досадой подумал наш герой, поглядывая на людей. — Неужто я им вовсе неинтересен? Небось если б знали, если б ведали, кто пред ними… — Он представил, что случилось бы, окажи он свое естественное обличье, но тут же снова поникнул головой: — Да, для них это диковинка. А ведь и у них, у каждого, наверное, своя диковина есть. Да только кому это надо? Чего люди так ненавидяще друг на друга глядят, словно тошно им от вида ближнего своего?»
Простим нашему герою его наивность!
Да, а между тем словно бы некто всеведущий учуял его грустные думы и послал ему собеседника. Тихий вежливый голос спросил:
— Гражданин, разрешите обратиться?
Водяной радостно улыбнулся, оборачиваясь. Перед ним… перед ним стоял высокий и худой человек, настолько худой, что Водяной с ужасом вспомнил скелеты утопленников, которые иногда приносило течением в его царство. Точно так же, как, бывало, на тех, моталась одежда и на этом незнакомом человеке. Ветры свободно гуляли в рукавах, брючинах, под полами.
— Спросить хочу, — повторил Скелет. — Стар стал. Забываю многое. Вот взялся писать… — В его пальцах была зажата ручка. — Сообщить, говорю, взялся, а слово забыл.
— Какое слово? — полюбопытствовал Водяной, но Скелет досадливо прищелкнул языком:
— Так ведь вот! Знал бы — не спрашивал бы вас. А ведь знал, знал, сколько раз им подписывал!
— Что? — спросил наш герой.
— Письма, — понизил голос Скелет.
— Кому?
Скелет значительно прижмурил один глаз:
— Члену правительства. Лично. Секретно!
— Он вас просил?
— Кто? Он? Меня?! Да он меня сроду в глаза не видел. Он даже имени моего не знает.
— А что потом? — допытывался Водяной.
— Ну что… меры принимают, очевидно, — туманно ответил Скелет. — Мое дело — дать сигнал, а там, наверху, знают, как реагировать. Это уж меня не касается.
— Так зачем же писать?
— Не могу молчать! — страстно заявил Скелет. — Как где что не так, пальцы судорогой сводит, пока не вскрою нарыв на теле общества, не напишу, не сообщу, не доложу.
— Так, выходит, вы свое имя забыли?
— С чего бы мне его забыть? Оно у меня овеяно почетом и уважением. Персональная пенсия мне на него идет. И еще зарплату на это имя получаю. С чего бы мне его забывать, сами посудите?
— А как же вы свои письма подписывали тогда? Что-то я ничего не пойму!
Скелет покачал головой:
— Вы что, гражданин, с луны свалились? Кто ж такие письма настоящим именем подписывает? Что я, контуженный, свои честные инициалы под всякое дерьмо лепить? Знали бы вы, про что излагать приходится! Какие на свете
— Да кем же? — недоумевал Обимурский царь.
— Так вот! — Аж пот прошиб Скелета от натуги воспоминаний. — Это-то я и забыл! Подскажите, как тот называется, кто все видит и слышит…
— Шпион? — предположил Водяной.
— Эй, поосторожнее. Кто непримирим к слабостям других…
— Фарисей? — предложил Водяной вариант.
— Ну, вы у меня нарветесь на неприятности! Кто чужих тайн не таит от общественности…
— Сплетник! — обрадовался Водяной.
— Да как вы смеете!.. Кто недостатки других выковыривает и предает гласности…
— Доноситель! — наконец-то догадался Водяной.
— Милицию позову, что оскорбляешь активного члена общества!
Тощее лицо Скелета побагровело.
Водяной еще не знал, что такое милиция, но почему-то, как давеча, при звуке «Уй-ю-ууу!», невольная дрожь прошла по его телу, он инстинктивно попытался привести себя в порядок: оправил рубашку, проверил, на месте ли носовой платок… В кармане рука его наткнулась на гребешок, и он машинально причесался.
Ох, не стоило бы! Все-таки не смог Водяной абсолютно перевоплотиться в человека! С волос его, лишь коснулся их гребень, полилась вода, как и полагалось у водяного обитателя.
Глаза Скелета алчно блеснули. Он вырвал из кармана черные потертые перчатки, вздел в них руки, метнулся к стене, прислонив к ней листок бумаги, занес ручку — и по листку тотчас поползли, как змейки, корявые буквы, выведенные почему-то левой рукой.
И вдруг Скелет радостно, на всю улицу, заорал:
— Вспомнил слово! Вспомнил! Доброжелатель!..
О родной мой язык. Сколь богат, велик и могуч ты, бедный ты мой…
Скелет поскакал к почтовому ящику, а Водяной — в противоположную сторону. Нет, не доноса он испугался! Он вдруг ощутил неодолимое желание самому схватить левой рукой перышко и быстренько про кого-нибудь написать. «А что я, хуже других? — мелькнуло в голове. — Написали про тебя — и как бы дали право на существование. А когда ты не пишешь и про тебя не пишут, это какая-то ущербность получается». Этой мысли Водяной и испугался так, что бросился бегом.
Он пролетел по улице, потом кинулся вниз, потом, задохнувшись на крутом подъеме, вверх, куда-то повернул, заскочил в какой-то дворик…