В шведской столице Андрей рассчитывал на еще большие продвижения вперед — теперь он знал, какое именно звено в организации Виктора Палыча требует наиболее детального изучения. Обнорский хотел «выжать» из памяти Катерины все» буквально все, что она знала о бригаде Плейшнера, да и вообще об обстановке в порту… Серегина охватил охотничий азарт, ему казалось, что он бежит по верному следу, поэтому бежать хотелось быстрее и быстрее. Он даже подзабыл про Новый год — вернее, про Новый год он, конечно, помнил, забыл только, что у русских людей принято к этому празднику делать подарки друг другу. Хорошо еще, что в аэропорту Пулково разговоры других пассажиров напомнили ему об этом немаловажном обстоятельстве.
Андрей ринулся во «фри-шоп» и постарался выбрать что-нибудь такое, что не очень явно указывало на место, где был куплен подарок… Спохватившийся в последний момент Обнорский прекрасно понимал, что самое главное — не цена подарка, самое главное — внимание к тому человеку, которому презент предназначается… А о каком внимании можно говорить, если подарок покупается наспех в магазине аэропорта? Ничего лучше павловопосадского платка Андрей во «фри-шопе» отыскать не смог… «Фирменный» пакет магазина и чек он, конечно, выбросил, чтобы «обставиться» — пусть Катя думает, что платок был куплен заранее…
И не то, чтобы Андрей желал выглядеть в глазах Катерины получше — он просто очень не хотел ее обижать. Серегину было очень стыдно, и весь перелет до Стокгольма он думал о том, что специфический род занятий превратил его уже в какого-то полуробота, для которого простые человеческие эмоции становятся менее важными, чем работа… Справедливости ради, стоит заметить, что с проблемами «профессиональной деформации» сталкиваются очень многие журналисты — причем большинство из них даже не замечают, как работа безжалостно уродует их психику. В мире любят поговорить о том, что работа журналиста — занятие довольно рискованное, однако при этом под риском понимаются, в основном, разные «физические» опасности, угрожающие представителям прессы: то есть, когда в них стреляет мафия, когда они гибнут в «горячих точках», когда репортеров берут в заложники.
И очень-очень редко можно услышать о том, что «психологическая» опасность в работе журналистов гораздо существеннее опасности «физической», которая часто преувеличивается самими же репортерами… Ведь как иной раз случается — возвращается, допустим, журналист домой, в подъезде ему бьют по голове и отнимают кошелек. Вроде бы банальное разбойное нападение, в котором грабителей меньше всего интересует профессиональная деятельность жертвы — их гораздо больше волнует содержимое кошелька пострадавшего… Но уже на следующий же день, руководствуясь принципом «корпоративной солидарности», средства массовой информации расскажут о «нападении на журналиста» — и обязательно намекнут, что это нападение могло как-то быть связано с «попыткой воспрепятствовать профессиональной деятельности». А вот если ограбят рабочего, учителя, врача или инженера — тут, конечно, никому и в голову не придет говорить о «происках мафии», если таковые случаи, вообще, попадут в сводки новостей.
Между тем, на самом деле, репортеров крайне редко убивают для того, чтобы помешать им делать их работу. Конкретные примеры можно пересчитать по пальцам. В «горячих точках» — да, там, конечно, опасно, но и там, как правило, «охоту на журналистов» никто не открывает, корреспонденты разных редакций гибнут, потому что на войне никто не застрахован от пули, осколка или взрывной волны… И лишь в исключительных случаях журналистов убирают, как опасных свидетелей, как носителей «убойной» информации — ведь каждое убийство представителя прессы неминуемо становится резонансным, к нему привлекается внимание властей и общественности, в том числе и международной…
Короче говоря — «физическая» опасность реально угрожает журналистам лишь время от времени, «психологическая» же действует постоянно, как проникающая радиация — она бывает такой же незаметной подчас и такой же смертельной… Что имеется в виду? А вот что: через журналистов проходят мощнейшие информационные потоки — при этом большая половина информации носит ярко выраженный негативный характер: корреспонденты рассказывают об убийствах, эпидемиях, о коррупции, политических скандалах, о катастрофах, голоде и, вообще, о самых разных проблемах. По мировой статистике лишь менее сорока процентов от всей журналистской информации несет в себе позитивный заряд. Так уж устроены мир и человек: хорошее часто воспринимается за некую норму, в которой нет «информационного повода», а вот плохое — да, плохое интересно всем. Или, если не всем, то, по крайней мере, большинству зрителей и читателей. В некоторых «отраслях» журналистики — в «криминальной» или «расследовательской» — удельный вес негативной информации вообще подходит к девяносто пяти — девяносто семи процентам…