Выдыхай (СИ)

Черноглазая миловидная медсестра наотрез отказалась беспокоить доктора Пеларатти, но положенная перед ней купюра номиналом в пятьсот евро быстро сделали ее более сговорчивой и расторопной. Гаспаро встретил визитеров находясь в не самом лучшем расположении духа, однако, узнав в посетителе Майлза, тотчас широко и белозубо улыбнулся, не преминув остановить удивленный, но одновременно с тем, оценивающий взгляд на Джей.

Карданвал кратко изложил Пеларатти суть дела, умолчав о том, как именно были получены травмы. Доктор моментально подсуетился, проводя Джей в чистую, кажется, блестящую всеми возможными поверхностями, операционную, где усадил на мягкую кушетку.

— Bene, позвольте взглянуть, — доктор осторожно поднял правую руку МакКинли, придерживая чуть ниже локтя, смутно догадываясь, что на весу девушке держать руки будет слишком тяжело, и перезал бинт.

Ткань, пропитавшись кровью и уже успев засохнуть отходила плохо, из-за чего ее пришлось щедро смочить антисептиком, чтобы не повредить рану еще больше. Глазам Гаспаро предстала жуткая картина: кисть представляла собой один огромный сизый синяк, а в центре этой омерзительной гематомы темнела довольно широкая рана с рваными краями, и даже с оставшимися болтаться на тонких лоскутках еще живой кожи ошметками плоти, кровяными сгустками и сочащаяся экссудатом и сукровицей. МакКинли при виде всего этого ужаса побледнела, но — все же, надо отдать ей должное — осталась в сознании.

— Наручники? — доктор посмотрел на киллера своими большими добрыми глазами.

— Да. Как вы догадались? — еле шевеля почти бескровными губами, прошелестела Джей.

— Майлз не первый, кто пришел ко мне с подобной просьбой, — Пеларатти вновь белозубо улыбнулся. — К тому же, наручники были с подпиленными краями. Сколько времени вы провели в них?

— Около суток. Плюс-минус несколько часов, — девушка откинулась спиной на прохладную стену и, прислонившись к ней затылком, прикрыла глаза.

— Сколько времени с прошло с момента снятия «браслетов»? — итальянец продолжал свой допрос.

— Часов пять. Может больше, — что-то прикинув в уме, пробормотала в ответ МакКинли. — Я не знаю.

Гаспаро вновь придирчивым взглядом осмотрел рану, затем, подозвав медсестру, что-то быстро сказал ей по-итальянски, после этого срезал бинт с другой руки. Там картина была аналогичная.

— Считайте, сеньорита, что вам необыкновенно повезло. Гангрены в кистях вы избежали, а после того, как мы вас зашьем, все будет в полном порядке! — Джей, собравшись с силами, выдавила из себя вымученную улыбку.

Медсестра вернулась со всеми необходимыми медикаментами, в числе которых были и чистые стерильные бинты, и антисептик, и шприц, уже наполненный лидокаином. На укол киллер лишь слабо дернулась, не проявив, в целом, больше никаких эмоций.

Когда Пеларатти начал чистить, а затем зашивать раны, девушка так и сидела, прикрыв глаза, вяло реагируя на все вокруг. После того, как на обе кисти были наложены чистые повязки, Гаспаро осторожно коснулся большой ладонью мраморно-белого лба пациентки. Температуры, ко всеобщей радости, не было.

— Скажите Джей, когда вы ели в последний раз?

МакКинли молча покачала головой, что стоило расценивать как «не помню».

— Альба, — мужчина обратился к медсестре, той самой, которая не хотела пропускать Майлза и Джей ко врачу. — Отведи сеньориту в наш кафетерий, и проследи, чтобы она поела.

Альба добродушно — даже слишком — улыбнулась МакКинли, и осторожно поддерживая ее под локоть, вывела из операционной. Гаспаро вернулся в кабинет, где все это время ждал Карданвал.

— Каждый раз на тебя удивляюсь, Майлз. Столько лет прошло, а твои вкусы до сих пор то и дело меняются — брюнетки, блодинки. Сейчас вот — рыженькие. Самому не надоело? — Пеларатти удобно устроился в своем кресле.

— Ты знаешь, Гас, я люблю красивые вещи и красивых людей, — магнат криво усмехнулся.

— Она не красива, — возразил доктор, на что британец рассмеялся.

— Хорошо, переформулирую. Я люблю красивые — статусные и престижные вещи. А она не просто престижная, она — уникальная. Конечно, не тогда, когда по локоть перепачкана в чужой крови.

Итальянец на это замечание ничего не ответил, продолжая улыбаться. Майлз всегда казался ему слишком вульгарным и вычурным. Он предпочитал вещи класса люкс — часы, машины, одежду, алкоголь; любил дорогих и дорого выглядящих женщин. Его вещи всегда говорили за него, и своим принципам магнат никогда не изменял.

А тут вдруг — обычная, ничем не примечательная женщина, которая, к тому же, работает на него. Не могло же все так резко и моментально измениться? Или могло?

— В чем же ее уникальность? — пробуждающийся в Гаспаро интерес изрядно тешил самолюбие Карданвала.

— Она — киллер. Согласись, по сравнению с моделями, дочками богачей и никому неизвестными актрисами, это — экслюзив!