Выгодный риск

Далее уговаривать не пришлось. Управляющий вызвал колокольчиком дежурного. На зов явился Бастанджогло. Они пошептались между собой – все-таки тайна страхования, – после чего Бастанджогло стремительно выбежал из кабинета. Он вернулся с тонкой папкой, которую старательно прятал от глаз постороннего, показывая только своему начальнику. Судя по тому, как поднялись брови, Кирилл Макарович узнал нечто необычное. Пушкин терпеливо ждал, пока он вдоволь пошепчется со страховым агентом и отпустит его.

– Вы не смотрели договор, когда приходила Ферапонтова. Подписали не глядя.

Кирилл Макарович плохо скрывал чувства.

– Если батюшка узнает, мне несдобровать… Прошу не разглашать этот факт… Доверился нашему служащему, – сказал он, забыв, что у него служат страховые агенты. – Сразу не проверил договор, который заключил Лазарев…

– Господин Лазарев не только заключил договор с несуществующей на тот момент Ферапонтовой, но и назначил себя получателем страховой премии…

Если бы Пушкин выстрелил из табельного револьвера, управляющий не так бы удивился. Кирилл Макарович зажмурился, словно перед ним предстал ужас во всей красе.

– Как вы догадались? – пробормотал он.

– Логически – самый простой ответ. Насколько велика премия?

– Чрезвычайно… Сорок тысяч рублей…

– Когда господин Лазарев получит капитал?

– По правилам – не ранее чем через пять дней после смерти застрахованного.

Что ж, ловкий страховой агент обеспечил себя приличным состоянием.

– У вас приняты такие вольности? – спросил Пушкин.

– За такие вольности выгоняют в шею… Только чтобы не узнали конкуренты… Нам конец… От нас уйдут клиенты… Господин Пушкин, умоляю вас, держите это в тайне… Все что угодно готов предоставить… Только без огласки…

Жаль, что чиновник сыска не умел брать взятки. Иначе немного разбогател бы. Вместо легкого заработка Пушкин попросил назвать адрес проживания господина Лазарева. Раз он сегодня отпросился. А повидать его возникала крайняя необходимость.

Адрес Кирилл Макарович помнил. Ловкий агент жил в доме по Большому Ново-Песковскому переулку. Чтобы окончательно не огорчить молодого и неопытного управляющего, Пушкин не стал сообщать, кто проживал на втором этаже этого дома.

– У вас есть фотография Лазарева? – спросил он.

Немного подумав, Кирилл Макарович отправился к стене и снял большой снимок сотрудников и владельца страхового общества «Стабильность». Мода, которая пришла в Москву из столицы. Пушкин внимательно рассмотрел фотографию. Служащие выстроились в два ряда. В центре снимка, как полагается, находился господин Алабьев. У него на коленях сидел мальчик лет шести-семи. Кирилл Макарович, моложе года на три, оказался во втором ряду, крайний слева.

– Вот он, – указал он на приятного моложавого господина через две головы от хозяина общества. Выглядел Лазарев трудно отличимым от других агентов. Не выделялся ни ростом, ни внешними данными. Срисовывать в блокнот бесполезно. Впрочем, характерную особенность его лица Пушкин заметил.

– Когда сделан снимок?

– Три года назад, на двадцатилетие основания нашего общества… Лазарев ничуть не изменился… Что вы намерены делать, господин Пушкин?

Кирилла Макаровича интересовала не поимка Лазарева, а собственная судьба. Пушкин не мог ничего обещать. Пока не задаст необходимые вопросы страховому агенту.

– Когда возвращается ваш отец? – спросил он.

– Во вторник уже Великим Постом. Крайний срок – в среду…

Времени было достаточно, чтобы закончить дело, на глазах становившееся простым. Пушкин еще раз взглянул на снимок. Макар Алабьев обладал не только значительным крестьянским сложением, но и особым, насупленным выражением лица. Как будто заранее был сердит на весь мир. Более всего – на нерадивых сотрудников. Было в этом взгляде нечто такое, что отталкивало от желания познакомиться с ним. Страх старшего сына стал понятнее.

…А Кирилл Макарович проводил Пушкина до самого крыльца. Опять исполнив роль швейцара, которого в «Стабильности» не держали из экономии.

• 18 •

Кондитерская и кофейная товарищества «Эйнем» в Театральном проезде пользовалась тем, что женщины не только любят покупать сладкое, но и съедать как можно скорее.

Мода совмещать лавку и кофейную пришла из столицы, но прижилась в Москве, как будто так было всегда. Уже никто не помнил, когда московские дамы, купчихи, генеральши, придворные дамы, дамы аристократические, модистки, актрисы, барышни и просто юные создания пристрастились пить в кофейных кофе с пирожными и шоколадом, забежав «на минутку», чтобы купить фунтик конфект[10].

Минутки незаметно превращались в часы. Дамы непременно встречали в кофейной знакомую или подругу, после чего оживленная беседа, сдобренная сладостями, затягивалась надолго. Иногда до полного забвения прочих дел. Шоколад уже стал пороком, на который обер-полицмейстеру следовало обратить грозное внимание. К счастью московских дам, у Власовского не было ни жены, ни дочери. Значит, некому было пропадать в кофейных.