Выгодный риск

– Только появился, в приемном с Лелюхиным беседует, – ответил Актаев.

– А подай-ка сюда этого Пушкина на блюде голубом…

Чиновник сыска вошел с таким видом, будто ему совершенно безразлично, зачем вызвали.

– Ну, сокол мой, явился, не завалился, – выказал добродушие Эфенбах. – Так, что думаешь о чем?

Вопрос столь обширного и глубоко философского смысла в устах Михаила Аркадьевича мог иметь только одно практическое значение.

– Человек не тот, за кого себя выдает, – ответил Пушкин, понимая, что Эфенбаха интересует вовсе не обер-полицмейстер, а француз.

– Вот оно куда… И я же погляжу, оно не туда… А от чего?

Давно зная своего начальника, Пушкин умел понимать его не во всем ясный язык. Если не сказать, чрезвычайно загадочный. Не хуже языка дикарей с острова Борнео, которые общаются между собой свистом.

– Делает вид, что не понимает по-русски, хотя понимает неплохо, – сказал он.

Эфенбах заинтересовался:

– Оно это откуда?

– Француз невольно среагировал на оскорбительную фразу обер-полицмейстера…

– А я-то погляжу, куда оно… Да только ли?

– У него плечи развиты, как у атлета. Тот, кто занимается бумажной работой, вряд ли будет держать себя в такой форме…

– Ну-ну… Наконец?

– Под пиджаком носит револьверную кобуру…

– Да как же он намастрючил

! – выразился Михаил Аркадьевич, что подразумевало такую гамму смыслов, что охватить их целиком затруднительно.

– Модель револьвера сказать не могу, – ответил Пушкин, выбрав самый простой.

Обдумав важные сведения, Эфенбах понял, что за французом нужен глаз да глаз. Хорошо, хоть до утра из гостиницы не денется, раз Актаев в этом уверен.

– А сам-то как?

Пушкину оставалось проявить не столь уж сложные чудеса догадливости.

– Дело вдовы Ферапонтовой оказалось довольно тривиальным, – сказал он. – Сегодня утром ее нашли мертвой под собственной лестницей.

– От ведь, не знаешь, где рубль найдешь, а где тебя закопают…

– Смерть хотели представить несчастным случаем. Пристав Носков почти оформил.

– И куда его?

– В шее вдовы обнаружена булавка, – продолжил Пушкин, не уточняя, кто именно обнаружил.

– Вот ты какой, сизый ворон! – выразил интерес Эфенбах. – Как же ее?

– Довольно поздно ночью, когда дворник ушел в сторожку, убийца поднялся на второй этаж и постучал. Вдова ему открыла. И получила удар в горло. После чего с его помощью свалилась с лестницы. При ударе сломала шею. Отчего умерла. Обычно Ферапонтова никого не пускала в дом, гостей у нее не было никогда.

– Зачем? – спросил Михаил Аркадьевич, подразумевая открытую дверь.

– Убийца сообщил нечто такое, что заставило ее отпереть. Ночью.

– Вот ведь, голова без костей! – похвалил Эфенбах ловкость преступника. – И как?

– Подозреваемый очевиден. Осталось его задержать и допросить.

– Молодец… А что не пляшем?

Пушкин не хотел объяснять мелочи, которые мешали формуле сыска указать точно на виновного.

– Есть детали, которые требуют понимания, – ответил он.

– Понимай, не жалей, – разрешил Эфенбах. – Где она подстраховалась?

– В «Стабильности».

Это была неприятная новость. Не объясняя настоящей причины, Эфенбах вдруг потребовал, чтобы расследование было проведено самое тщательное. Разобраться до самых корешков. Выяснить, что на самом деле происходит с мертвыми живыми и опять мертвыми вдовами. Про остальные дела забыть, силы бросить на «Стабильность». Такой приказ Пушкину исполнить было легко: других дел у него не имелось.

Что же до особого внимания Михаила Аркадьевича к заурядному делу, секрет был прост: он решил подстраховаться.

Дело в том, что Михаил Аркадьевич и его семья застраховались именно в этом обществе. «Стабильность» казалась надежной, обещанный по концу договора пай был приличный. И вот такой казус: сначала признали живого человека мертвым, а теперь вдова взаправду умерла насильственной смертью. Дурной признак, тревожно за свои страховые премии: вдруг ловкие людишки вздумали разорить «Стабильность», а потом купить по дешевке. Вот и начали крутить темные делишки со страховками. О таких бедах лучше узнать как можно раньше. Хоть успеешь свои деньги спасти, а не то чтобы через три года прибыль заработать…

…В кабинет заглянул Лелюхин, извинился и сообщил, что Пушкина спрашивает какая-то дама. Говорит, что по важнейшему делу. Ради дамы Пушкин был отпущен на все четыре стороны. То есть в приемное отделение сыска.

• 21 •

Агата была страшно рассержена. Такого унижения, как ей пришлось пережить у «Эйнема», она еще не испытывала. Мало того что не могла объяснить причину своего поступка, мало того что ее называли сумасшедшей, которой место в лечебнице, мало того что уговорила не вызывать полицию, отдав все наличные деньги, которые были при ней. Самое ужасное: она была вынуждена публично принести извинения. Чтобы Агата за что-то извинялась… Это было худшее, что могло с ней случиться. Ну или почти худшее.