Выгон

На самом же Папее, если двигаться вниз по дороге посередине острова, за аэродромом можно найти поселение, недостаточно большое, чтобы его можно было назвать деревней, но там есть почта, церковь, школа и хостел с магазином. И судя по всему, это поселение ближе, чем мне кажется, когда я пытаюсь доехать туда на велосипеде в ветреный день.

Сейчас на полях еще осталось немного зелени, но с каждым зимним днем пейзаж бледнеет, и к марту вид из окна моей кухни временами становится практически монохромным, за исключением флуоресцентного оранжевого ветроуказателя в аэропорту. Я и представить себе не могла, что когда-то перееду на Папей и буду жить прямо под воздушной трассой. Зимой я часто просыпаюсь утром от шума самолетов, пролетающих над Розовым коттеджем и идущих на снижение. По-моему, иногда эти звуки распугивают всех птиц на острове, и я вижу через окно своей кухни, как одновременно взлетает около десятка разных стай и небо заволакивается облаками серых гусей, камнешарок, золотистых ржанок и бекасов.

Опять жить одной – это определенный риск. Здесь идеальное место для того, чтобы бухать в одиночестве. Помню те ночи за кухонным столом на ферме, когда я работала на Флотте, помню одинокие ночи в лондонских спальнях. Каждый раз события развивались по одной схеме: выпив от двух до пяти порций, я воодушевлялась, чувствовала себя свободной и взрослой, но вот между шестой и десятой меня накрывало беспросветное одиночество, и я предпринимала судорожные попытки с ним бороться. Часто наутро я просматривала историю на телефоне, перечитывала эсэмэски и имейлы, чтобы выяснить, с кем я пыталась связаться в поисках человека, который бы выслушал меня или проявил заботу.

За долгие годы зависимости я прожила немало похмельных дней, когда единственной целью становилось избежать разговоров или тяжелой работы. Каждый день или по крайней мере через день я пару часов бывала крепко пьяной, а всё остальное время или пыталась исправить последствия своего загула, или слонялась туда-сюда, в напряжении дожидаясь, когда же можно будет добраться до магазина, остаться в одиночестве и запустить этот цикл заново. Но я больше не буду заложницей этой пагубной и непродуктивной модели поведения. Мама сказала, что в эти месяцы на Папее мне надо найти в себе новые, неизведанные силы. Она когда-то переехала на Оркни как раз в начале такой же долгой зимы, так что ей виднее.

Розовый коттедж – идеальный перевалочный пункт. Тут я живу одна и могу выработать здоровые привычки и научиться ответственности, став частью закрытого островного сообщества.

Я сама себе хозяйка в этом доме, да и поблизости никто не живет, так что никто не слышит, как я плачу ночами. Я переживаю о том, что оказалась бестолковым новичком, что мне не хватает практических навыков, что я всё делаю не так и не смогу достойно пережить эту первую, суровую зиму. В непогоду в маленьком доме из бетонных блоков шумно: дождь бьет в окна, ветер гудит в трубе и свистит из-под дверей. Холоднее всего в доме, когда ветер дует с юга: сквозняк пробирается внутрь через незаметные трещины в оконных рамах.

Ко мне уже давно никто не прикасался. На этой неделе я чаще видела не людей, а тюленей, сидящих себе в бухте, задрав носы. Маленькие дома вдали от дорог дарят возможность побыть в одиночестве, а рутинность жизни на острове создает чувство защищенности. Когда-то я несколько дней в месяц прогуливала школу из-за головной боли. В алкоголе я нашла новый способ уходить от реальности, новое утешение. Маясь от похмелья, я сказывалась больной и пропускала работу. Я была ленивой и безответственной, но, может, мной также двигала потребность в уединении. С тех пор как я бросила пить, я отношусь к себе как к хрупкой вазочке, даю себе побольше пространства, упрощаю себе жизнь по максимуму, целые недели провожу как бы затаившись.

На Папее, в отличие от Мейнленда, нет ни бассейна, ни паба, ни врача, ни тем более местного министра. А еще тут нет зайцев и ежей. Зато уж тех млекопитающих, что на Папее все-таки живут, – тюленей, кроликов и мышей – тут очень много. Популяции животных, обитающие на маленьких островах, вызывают у ученых интерес. Как выяснилось в ходе одного исследования, у домашней мыши, Mus domesticus, живущей на Папее, нижняя челюсть больше, чем у ее сородичей. Здесь у мышей было мало партнеров для размножения, и они быстро эволюционировали и приспособились к месту своего обитания.