Выигрыш — смерть

— Возьми, брат, вина, а мы тут свои дела уладим и вечерком будем здесь же на баку.

«Брат» полез обниматься, бормоча:

— Не в Свердловске, а в Ивделе, — но быстро отлип и удалился с компанией, клятвенно пообещав вечером ждать на вокзале. На ходу уже через плечо пригрозил Саше:

— Если б не кент по лагерю, показал бы я тебе командировку, задохлик.

Дождавшись завершения инцидента, из-за угла показался милиционер и, приблизившись, потребовал документы.

— А сюда зачем из Донецка пожаловали? — спросил он, изучив паспорта. В каждом его движении сквозило сознание собственной значимости.

— У нас товарищ в Возвышенке живет, мы к нему едем, — спокойно ответил Саша.

— В Возвышенку, ага… — мямлил милиционер. Придраться было не к чему, и утратив к нам интерес, он двинулся в сторону вокзала.

— Ну и ну… — Алик скривился. — Это в городе, а уж в Возвышенке, в этой дыре, видно сразу бьют по морде, не спрашивают. Вот что, оставляйте мне показуху, деньги — попробую я в Булаево. Устроюсь в гостинице и начну действовать. Не пойдет работа — переберусь к вам.

На том и порешили. В юркий «пазик» билеты продавались без мест. Аборигены были в курсе дела и оккупировали автобус заранее. Пришлось стоять. За окном поплыли ровные, как стол, заснеженные поля с островками деревень и жидкими перелесками. Возвышенская автостанция представляла собой синюю облупленную будку с лохмотьями посеревших объявлений о продаже домов.

— Скучища, аж зубы ломит, — североказахстанские пейзажи Сашу не вдохновляли. — Пять часов, а уже темно. Скорей бы в кровать.

Предстояло еще разыскать гостиницу. Мы расспрашивали старуху-казашку в плюшевой шубе с крупными серебряными пуговицами, какого-то парня в очках, но они только руками разводили.

Тут на наше счастье подвернулась почтальонша. Бойкая краснолицая бабенка привела нас к двухэтажному строению из силикатного кирпича безо всякой вывески. Входные двери украшал массивный висячий замок.

— Да вы к администраторше зайдите. Нету постояльцев. Чего ей в гостинице мыкаться? — почтальонша указала на угловой домик за синим штакетником: точь-в-точь как на сентиментальных немецких открытках. Убери антенну — и никто не поверит, что сейчас конец двадцатого столетия.

Сын хозяйки Федя — рослый смешливый парень, охотно вызвался поселить нас. Отпер гулкую пустую гостиницу, нашел постельное белье. Радуясь неожиданному развлечению, он уселся в номере и уходить не собирался.

— Я как увидел вас, сразу подумал — рано в этом году «грачи» прилетели. Так у нас шабашников называют. Через недельку много слетится забивать объекты. А из Донецка вашего только позавчера ансамбль был. «Четыре Ю» называется. Ничего играли, девка у них клевая, все на месте. И насчет выпить ребята не промах. Бутылок пустых после них на десятку сдали с матушкой. Кстати, у нас без знакомства посуду не примут, и не пробуйте. Ну, ладно, отдыхайте, не буду мешать.

Федя вышел. Наступила тишина. Caшa раскинулся на кровати, закрыл глаза. Не хотелось ни пить, ни говорить. Клонило в сон.

Еще в колонии я много думал о снах. Человек во сне может преодолевать любые расстояния, совершать возможное и невозможное. Одним словом, сон — вторая жизнь. И как милосердно распорядилась природа — жалкий шут, бряцающий бубенцами, может увидеть непередаваемо чудесный сон, а король под своим парчовым балдахином всю ночь промается в душных кошмарах. Вот где настоящее равенство.

А что значит сон для заключенного — единственная возможность хоть на миг ускользнуть на свободу от тупого однообразия жизни в зоне!

И потом — иеполнение желаний. Если бы! наши желания не исполнялись хотя бы во сне, мы, вероятно, давно сошли бы с ума. Вот я внушил себе, что увижу смазливую деваху, пусть не такую, как в ансамбле «Четыре Ю», подойдет и попроще — и она уже входит в номер и начинает зачем-то рыться в наших вещах.

— А вы привезли фото, мальчики? — недоуменно спрашивает она. Сгорая от желания, я шепчу:

— Иди сюда, глупая, — пока они спят!

Но девушка сосредоточенно вглядывается в фотографии, которые невесть как оказались в ее руках. Снимки светятся ровным голубоватым светом.

— О, вот она! — восклицает ночная гостья и протягивает мне фотографию мамы. Мама в ситцевой косынке, это старая фотография. Внезапно девушка рвет карточку. Я бросаюсь к ней.

— Дура, что ты наделала?!

Но она наваливается на меня душной грудью, бесцеремонно заголяется. Я волоку ее в кровать. Только бы не услышали приятели, как она сладострастно стонет, раскидывая белые ноги с круглыми коленями…

— Ну, ты и даешь, старик! — Саша приподнялся в своей кровати. — Ты чего стонешь?

Утром после неожиданно сносного завтрака в столовой, мы с папками под мышкой, словно клерки, отправились на работу. Выпитые перед завтраком сто пятьдесят согревали — и кстати, на улице было ниже тридцати. В первый дом вошли вместе. Удивленный взгляд молодой женщины, собирающей на работу мужа, сменился улыбкой:

— Фотографии? Дочурку надо, свадебную неплохо было бы увеличить…