Выигрыш — смерть

— Вчера Очкарик гулял. Пятьсот за стол, пятьсот женщине.

Давид досадливо махнул рукой:

— Ну что с ним поделаешь? Конченый человек, век ему денег не иметь… Девки, водка…

— Картишки, — усмехнулся Бритва. — С неделю назад Степа тоже учудил. Поехали к дамам. Завалился он с одной, а тут Кляча: «Степа, Степа, поставь карточку!» Он и поставил, черт! Уже рассвело, когда кончили играть. Девчонка — смеется, а Степе хоть бы что — доволен.

В ресторане совершенно неожиданно появились Алик с Валерой. Как обычно, оба навеселе. Заметив нас, уселись за наш столик. Я терпел присутствие совершенно опустившегося Алика только из-за Валеры. Впрочем, никто не обращал на него внимания.

Ира сидела необыкновенно нарядная, причесанная по-новому, собирая дань восхищенных взглядов со всего зала. Господи, до чего же она мне нравилась! Я даже почувствовал нечто вроде ревности, когда базарного вида грузин, развалившийся за соседним столиком, послал ей воздушный поцелуй. Немного позже он заказал ансамблю две песни «для очаровательной незнакомки».

Тем временем Валера, Бритва и Давид толковали о знаменитом миллионном проигрыше. Крах играл с «цеховиками» из Ташкента.

Я слушал рассказ Давида об этой игре, в которой он участвовал из пяти процентов, и они вернулись к нему пятьюдесятью тысячами. Таких пайщиков набралось достаточно, но и оставшихся двадцати процентов суммы Жоре хватило.

Грузин же за соседним столом становился все назойливее, и это мне не нравилось. Бритва ободряюще подмигнул — мол, пользуется успехом твоя красотка. Слово «наша» было бы уместнее. Грузный седой соплеменник бойкого кацо обернулся посмотреть, с кем так бойко перемигивается сосед по столику, встретился взглядом с улыбчивым Бритвой и тут же резко сказал что-то по-грузински младшему. Тот притих, словно его подменили. Пожилой грузин, обращаясь к нам, поднял тост за таинственную и недоступную женскую красоту. Умение красиво отступить — тоже род мужества.

Алик, к этому времени достаточно нагрузившийся, неожиданно пригласил Ирину танцевать. Она на удивление охотно согласилась. Или это была маленькая месть за мое невнимание?

Валера коротко, со значением глянул на Бритву и тут же — на танцующую пару.

— Не влазь, ребята, есть работа, — невразумительно бросил Давид Валере, а затем повернулся ко мне. — Тебя это тоже касается. Пусть танцуют. Ира знает, что делает.

— Я пойду, пожалуй, — скривился Валера. — Мне это ни к чему.

— Двадцать копеек твои, — Бритва зевнул.

— Дело не в деньгах.

— И в них тоже, — отрезал Давид. — Присядь, не порти прическу.

Музыка кончилась, Алик цеплялся за руку Ирины. В его пьяно расплывшемся лице появилось что-то обезьянье. Ира, улыбаясь, как могла бы улыбаться греческая статуя, отвела его на место.

Валера сплюнул и поднялся.

— Я ухожу, к черту!

— Давай без демонстраций! — в невозмутимом голосе Давида скользнула угрожающая интонация.

— А я… а мы… оста-емся, — облапив Иру, промычал Алик.

Минут через двадцать эта странная пара после очередного танца, не прощаясь, исчезла. Я и не думал, что способен ревновать к такому ничтожеству. Бритва дружески положил свою руку поверх моей.

— Не переживай, все нормально. Пусть сыграют маленький спектакль. Как говорится, пора…

РАССКАЗ АЛИКА ПРОШКИНА

…Ну и сволочи! Что называется, и купили, и продали. Девку эту подкинули… ресторан… водочка «Кольцо». Не иначе, подсыпали чего-то. Да что там — в этой компании надо носки снимать и держать за пазухой, чтобы не сперли. А Валера. Тоже хорош — бросил среди шакалов! Короче, приезжаем мы к этой стерве на квартиру, а она, как гадюка, шасть — и сбросила свою шкуру. Музыка, баба голая…

Тут они и подвалили: Бритва, Давид, Димка. Я и вправду не знал, что это — его жена. Тем более, что его настоящую жену, Маринку, я по Донецку помню. Ну, ревут: «Убьем, зарежем, бабой сделаем!» Давид револьвер вытащил. Не убьют, так покалечат, больничный у нас не оплачивается. Десять тысяч надо дать, эх!..

— Ладно, уплачу, чего там. Завтра…

— Сегодня, дружок. Любовь, как вероятно тебе сообщила еще в детстве мама — зла. Не хочешь платить — мы тебя вывесим за окошко на пару часиков. Какой у тебя, Ира, этаж?

Угробят черти, придется отдать деньги. Ну, Димка! Наш расчет впереди. И вы, волки, попомните!..

* * *

…Добротный дом в Малаховке. Металлические ворота того же грязно-зеленого цвета, что и забор, открывались мягко и бесшумно, впуская «девятку» цвета мокрого асфальта. Хозяйство вела угрюмая неразговорчивая старуха. Шлюх Давид «любил» в притонах и гостиницах, но домой к себе не допускал. Он объяснял это довольно просто:

— Мы живем в страшное время, когда рухнули все моральные устои. Не хочу, чтобы какая-нибудь маленькая гадина (Давид имел дело с женщинами не старше двадцати) привела своих дружков.

На бархатной зеленой скатерти высились стопки запечатанных колод. Крах и некто Рахим, прибывший из Казахстана, отвечали за их девственность. Рахима я узнал — судьба нас сводила раньше…