– Настоящая вамп, – сказала донья Росита. – Муж у нее очень симпатичный, но если бы мой Энцо увидал, как я болтаю с другим мужчиной, хоть он у меня и не грубиян, но наверняка так просто это не обошлось. Женитьба – дело серьезное, я всегда это говорю.
– Я знаю, о чем вы думаете, – сказала Нора, опуская глаза. – Она пыталась приставать к моему… к Лусио. Так вот, ни он, ни я всерьез этого не принимаем.
– Понятно, деточка, по все же следует быть осторожной, – сказала донья Пепа, чувствуя с неудовольствием, как рыбка срывается у нее с крючка. – Очень легко сказать, что вы всерьез этого не принимаете, но женщина всегда женщина, а мужчина – мужчина, как говорил, уж не помню, в каком обозрении, Монтгомери.
– О, не надо преувеличивать, – сказала Нора. – Что касается Лусио, то я совершенно спокойна, а вот поведение этой девушки…
– Этой потаскушки, – поправила донья Росита. – Выскочить за полночь на палубу с чужим мужем, когда законная супруга, простите за выражение, как невинный ангелочек, остается смотреть…
– Ну, это вы слишком, – сказала сеньора Трехо. – Не надо преувеличивать, донья Росита. Сами видите, девочка относится к происшедшему философски, а ведь она заинтересованное лицо.
– А как еще я должна относиться? – удивилась Нора, чувствуя, как маленькая цепкая рука начинает сдавливать ей горло. – Такое больше не повторится, вот все, что я могу сказать.
– Да, возможно, – сказала сеньора Трехо. – И все же я ни за что не позволю кружить голову мальчику. Я уже сказала мужу все, что думаю, и, если эта девица снова начнет свои приставания, я и ей все выскажу начистоту. Бедный мальчик считает своим долгом оказывать ей любезность, потому что, когда ему вчера стало нехорошо, сеньор Коста помог и даже сделал подарок. Представьте, какое затруднительное положение. Но вы только посмотрите, кто к нам идет…
– Не солнце, а божья кара, – провозгласил дон Гало, отсылая шофера жестом циркового фокусника. – Ну и жарища, сеньоры! Так вот я перед вами с почти полным списком, который и представляю на ваш снисходительный суд.
XXXV
– Tiens, tiens [95]
профессор, – сказала Паула. Лопес сел с ней рядом на краю бассейна.– Дайте мне, пожалуйста, сигарету, я оставил свои в каюте, – сказал он, почти не глядя на нее.
– Этого еще не хватало! Кажется, я швырну в океан эту проклятую зажигалку. Ну ладно, а как мы почивали?
– Более или менее сносно, – ответил Лопес, все еще думая о снах, которые оставили у него привкус горечи. – А вы?
– Пинг-понг, – сказала Паула.
– Пинг-понг?
– Да. Я вас спрашиваю, как вы себя чувствуете, вы мне отвечаете, а потом спрашиваете, как я чувствую себя. Теперь я вам отвечаю: прекрасно, Ямайка Джон, прекрасно, несмотря ни на что. Светский пинг-понг так же приятен и глуп, как выкрики «бис» на концертах, открытки с поздравлениями и миллион подобных вещей. Восхитительная мазь, которая идеально смазывает колеса мировых машин, как говаривал Спиноза.
– Из всего сказанного мне больше всего понравилось, что меня назвали моим настоящим именем, – пошутил Лопес. – И я крайне сожалею, что не могу сказать «большое спасибо», выслушав ваши умозаключения.
– Настоящим именем? Ну что ж, Лопес, согласитесь, оно звучит довольно-таки ужасно. Так же, впрочем, как и Лавалье, хотя последнее… Да, герой стоял за дверью и получил целую обойму – как не вспомнить этого яркого эпизода из истории.
– Ну если мы обратились к истории, то Лопес был не менее ярким тираном, дорогая.
– Когда говорят «дорогая» таким тоном, каким вы только что изволили сказать, меня просто тошнит, Ямайка Джон.
– Дорогая, – повторил он, понизив голос.
– Вот так лучше. И все же, кабальеро, позвольте напомнить вам, что дама…
– Ну хватит, – сказал Лопес, – Довольно паясничать. Или поговорим серьезно, или я уйду. С какой стати мы со вчерашнего вечера подпускаем друг другу шпильки? Сегодня утром я встал с намерением никогда больше на вас не смотреть или сказать вам в лицо, что ваше поведение… – Он рассмеялся. – Ваше поведение… Впрочем, кто я такой, чтобы говорить о вашем поведении. Идите переоденьтесь, а я вас подожду в баре, здесь я вам ничего не скажу.
– Вы станете читать мне мораль? – спросила Паула кокетливо.
– Да. Идите переоденьтесь.
– Вы очень, очень, очень рассердились на бедненькую Паулу?
Лопес снова рассмеялся. Они посмотрели друг на друга, словно встретились впервые. Паула глубоко вздохнула. Давно уже она не испытывала желания подчиняться, и оно показалось ей странным, но почти приятным. Лопес ждал.
– Согласна, – сказала Паула. – Пойду переодеваться, профессор. Всякий раз, как вы возьмете менторский топ, я буду звать вас профессором. Но мы могли бы остаться и здесь, юный Лусио только что вышел из бассейна, никто нас не слышит, и если вы желаете сделать мне важное сообщение…
С какой стати она должна ему подчиняться?
– Бар всего лишь предлог, – сказал Лопес по-прежнему тихо. – Есть вещи, о которых уже нельзя говорить, Паула. Вчера, когда я дотронулся до вашей руки… Вот о чем надо говорить.