Выигрыши

– Даже не знаю.

– Если не знаешь, значит, все равно.

– Не в этом дело, но…

– Тебе стыдно?

– Мне? А почему мне должно быть стыдно?

– Мне так показалось. Если ты боишься того, что подумает твой папа, мы можем запереть дверь каюты.

Фелипе не знал, что сказать. Нерешительно подошел к двери и запер ее на ключ. Рауль ждал, медленно набивая трубку. Он видел, как Фелипе посмотрел на шкаф, па кровать, словно отыскивая какой-то предлог, чтобы выиграть время и на что-то решиться. Фелипе достал из комода пару белых носков, трусики и положил на постель, потом снова взял их, отнес в ванную и положил рядом с душем, на никелированный табурет. Рауль, попыхивая трубкой, по-прежнему смотрел на него. Фелипе открыл душ, попробовал, какая вода. Потом, стоя лицом к Раулю, быстрым движением спустил трусы и встал под душ, словно ища у воды защиты. Энергично намыливаясь, не глядя на дверь, он засвистал. Струйки воды, затекавшие в рот, и учащенное дыхание то и дело прерывали этот свист.

– У тебя в самом деле изумительное тело, – сказал Рауль, пристраиваясь напротив зеркала. – В твоем возрасте многие мальчишки еще ничего собой не представляют, а вот ты… Сколько я повидал таких мальчишек в Буэнос-Айресе.

– В клубе? – спросил Фелипе, которому и в голову не пришло подумать что-то другое. Он по-прежнему стоял лицом к Раулю, стыдясь повернуться к нему спиной. Что-то глухо шумело в голове, струйки воды ударяли по ушам, затекали в глаза, в рот; водяной вихрь лишал его воли, он уже не владел даже голосом. Он продолжал машинально намыливаться, но вода тут же уносила с собой мыльную пену. Что, если Беба узнает про такое… И вдруг где-то далеко-далеко возникло воспоминание об Альфиери, который мог вот так же стоять там и курить, смотря на него, как смотрят на голых новобранцев сержанты, или как тот врач с улицы Чаркас, который заставлял его ходить с закрытыми глазами, вытянув вперед руки. И он пришел к мысли, что Альфиери (да нет, вовсе не Альфиери) посмеялся бы над его бестолковостью, и вдруг, разозлившись на себя, резко выключил душ и стал с яростной силой, бешено намыливаться, покрывая пышной пеной живот, подмышки, шею. Ему уже было почти все равно, что на него смотрит Рауль, – ведь, в конце концов, между мужчинами… Но он лгал себе и, намыливаясь, старался избегать некоторых движений, держаться как можно прямее; стоя лицом к Раулю, он тщательно растирал руки и грудь, шею и уши. Поставив ногу на выступ из зеленых кафельных плиток, Фелипе немного наклонился, чтобы намылить щиколотку и икру. Ему казалось, – что он моется целую вечность. Душ не доставлял никакого удовольствия, но он никак не решался закрыть воду, выйти и начать вытираться. Когда наконец он выпрямился, то увидел сквозь прилипшие к глазам волосы, как Рауль, сняв с крючка полотенце, протягивал его издали, не решаясь ступить на забрызганный мыльной пеной пол.

– Ну, теперь ты чувствуешь себя лучше?

– Конечно. После упражнений хорошо принять душ.

– Да, особенно после некоторых упражнений. Ты меня не понял, когда я сказал, что ты прекрасно сложен. Я хотел только узнать, тебе поправилось бы, если бы об этом тебе сказала женщина.

– Ну ясно, это любому понравится, – сказал Фелипе, немного поколебавшись, прежде чем произнести «любому».

– Ты уже спал со многими или только с одной?

– А вы? – спросил Фелипе, натягивая трусы.

– Ты отвечай, не стесняйся.

– Я еще молодой, – сказал Фелипе. – К чему мне перед вами хвастать.

– Вот это мне нравится. Значит, ты еще ни с кем не спал.

– Ну «ни с кем» нельзя сказать. В подпольном борделе… Конечно, это не одно и то же.

– Ах, так ты был в подпольном борделе. Я уж думал, их не осталось в пригородах.

– Есть несколько, – сказал Фелипе, причесываясь перед зеркалом. – У меня приятель с пятого курса, он меня туда водил. Некий Ордоньес.

– И тебя пустили?

– Конечно, пустили. Я же был с Ордоньесом, а у него пропуск. Мы ходили туда два раза.

– Тебе понравилось?

– Еще бы.

Он погасил свет в ванной комнате и прошел мимо Рауля, который не тронулся с места. Рауль слышал, как он открыл ящик, разыскивая рубашку и тапочки. Он еще постоял немного в сырой темноте, спрашивая себя, с какой стати он… Но не имело смысла задавать себе этот вопрос. Он вошел в каюту и сел в кресло. Фелипе надел белые брюки – торс его еще был обнажен.

– Если тебе не нравится говорить о женщинах, ты так и скажи, и мы прекратим, – сказал Рауль. – Просто я подумал, что ты в таком возрасте, когда уже интересуются такими вещами.

– А кто вам сказал, что я не интересуюсь? Вы какой-то странный, напоминаете мне одного моего знакомого…

– Тоже говорит с тобой о женщинах?

– Иногда. Но он какой-то странный… Бывают же странные люди, да? Я не хотел сказать, что вы…

– Обо мне ты не беспокойся, я понимаю, что порой должен казаться тебе странным. Значит, этот твой знакомый… Расскажи мне о нем, а пока мы можем выкурить по трубочке. Если хочешь.