Другую ошибку я совершил, когда уже был молодым профессиональным спортсменом, в самом начале, еще во время непродолжительной работы с Жераром Улье. Тогда я не прошел тест на алкоголь, и меня лишили прав. Я ненамного превысил допустимый уровень, но Жерар, почти как мой отец, по-настоящему рассвирипел. А немного успокоившись, он высказался:
– Если твоим приятелям хочется в ночной клуб, пусть идут. Когда покончишь со спортом, сам себе купишь клуб.
Я глубоко сожалел, и со временем избегать соблазнов мне становилось все легче. Соблюдать дисциплину было несложно, ведь футбол так много значил для меня. Я знал, что стану играть лучше, если никуда не пойду и вместо вечеринки с приятелями лучше пораньше лягу спать. Кроме того, я понял, что несколько раз в год могу ходить куда-нибудь и делать, что хочу. Совсем необязательно много пить. Достаточно отправиться куда-то с ближайшими друзьями. Для меня было достаточно, что есть какое-то разнообразие.
ЕСЛИ ТВОИМ ПРИЯТЕЛЯМ ХОЧЕТСЯ В НОЧНОЙ КЛУБ, ПУСТЬ ИДУТ. КОГДА ПОКОНЧИШЬ СО СПОРТОМ, САМ СЕБЕ КУПИШЬ КЛУБ.
Так что после матча с «Ньюкаслом» я веселился в Lounge Inn, престижном баре в Саутпорте, когда вдруг откуда ни возьмись возникла такая ситуация. Я вступил в спор. Завязалась потасовка. Спустя несколько лет это превратилось в шутку. Говорили, что я ударил этого парня, потому что он был диджеем и не хотел ставить песню Фила Коллинза. Какая чушь! Спор был не по поводу Фила Коллинза, и парень этот вовсе не был диджеем. Но людей забавляла мысль, что я пойду колотить диджея оттого, что он не стал ставить мою песню. Дело было совсем не в этом. Парень был обычным посетителем, и все мы разгорячились совершенно по-пустому. После двадцатитрехчасового пребывания в полицейском участке меня обвинили в применении насилия и нарушении общественного порядка. Такое обвинение предъявили большинству из нас. Выглядело это не очень, особенно когда в газетах начали, как всегда с истерикой, строить догадки о том, что мне может грозить пять лет тюрьмы, если меня признают виновным. Это была полная ерунда, и я был полностью уверен, что меня оправдают в суде. Я был готов предстать перед судьей и рассказать, как было дело. Я был убежден, что, если говорить правду перед лицом двенадцати посторонних людей, они поймут, как развивались события в баре.
Для меня было очень важно, что это происшествие никак не отразилось на моей физической форме. И, как оказалось, остаток того сезона я, по-моему, отыграл еще лучше. Я просто выбрасывал это из головы во время тренировок или матчей. На протяжении всей этой истории клуб поддерживал меня. Рафа относился ко всему с практической точки зрения и с пониманием. Он не применил ко мне дисциплинарных наказаний, а помог разобраться с ситуацией. Рафа нанял человека по имени Оуэн Браун, чтобы тот неофициально помогал мне. Тот сопровождал меня на суд и обратно. Кроме того, у меня был лучший адвокат, Джон Келси-Фрай, который меня защищал. При поддержке таких специалистов я был уверен, что мое дело будет достойно оспорено и обвинения с меня будут сняты, так что я не слишком волновался о его исходе. И даже когда бывали трудные времена, футбол давал мне отдых. На поле я чувствовал себя свободным, даже несмотря на то, что дело тянулось очень долго. Когда следующим летом, в июле 2009 года, мы, наконец, оказались в зале суда, с меня сняли все обвинения единодушным решением жюри присяжных. Это произошло после того, как и я, и второй участник представили свои версии событий того вечера. Сидя на скамье подсудимых, я сказал, что очень сожалею о том, что случилось, и заявил, что ударил того человека, защищаясь, но я пытался договориться с ним на словах, а не с помощью силы. Я объяснил, что привык сталкиваться с агрессией, даже на светофорах.
– С какого рода агрессией? – спросили меня.
– Я же футболист, – ответил я. – Ко мне подходят болельщики, фанаты «Ливерпуля», «Эвертона» или «Манчестер Юнайтед». Иногда их замечания бывают унизительными или оскорбительными. Поэтому я пытаюсь разбираться с этим как могу. Стараюсь поговорить с ними и все сгладить.
Я вновь принялся объяснять, что лишь пытался уладить спор между нами и выяснить, почему этот человек будто бы предъявляет мне какие-то претензии. После того как меня признали невиновным, судья Генри Глоуб сказал мне в зале суда:
– Приговор признается достоверным на основе всех имеющихся в деле показаний, и вы выходите из зала суда с незапятнанной репутацией. Не вы первый начали применять силу… и вы неизменно утвержаете, что действовали лишь исключительно в тех пределах, которые считали разумной самообороной в ответ на действия, которые вы оправданно, хоть и, по вашему признанию, ошибочно, принимали за попытку напасть на вас. То, что на первый взгляд стороннему наблюдателю могло показаться бесспорным проявлением неправомерного насилия, по тщательном анализе показаний оказалось вовсе не таким однозначно трактуемым.