Выйти в небо

Сели во внучий «москвичок», за полчаса доскочили до района. Оставив самую малость на книжке, все остальное Федор Сергеевич снял и внуку тут же и вручил. Заикнулся внук о расписке, но дед так на него глянул, что девица, отвернувшись, даже всплакнула чуть. Ее, конечно, сразу же и взлюбил, но виду не подал. Известно, муж и жена — одна холера.

В районе и разъехались. Федор Сергеевич на автобусе в деревню. Внук с женой на «москвиче» — в город.

После того стал Федор Сергеевич реже с деревенскими вечерами общаться да почаще телевизор свой, «Рекорд» черно-белый, включать. Чудное и горькое свершалось. Вроде бы никто страну не завоевывал, а людишки будто в плен торопились, и от того, старого, открещивались, и от другого, и даже святое — войну его великую — и про нее и так, и этак. Понимать про все некогда, в голове боль появлялась. За что-то кара на всех… Так бы проще всего присудить. Но еще! Из помутневшего от времени телевизорного стекла стала капельками просачиваться злоба, капать на крашенный охрой пол, заразное зловоние источать. Чувствуя заразу, накрыл телевизор салфеткой и снова вечерами на улицу…

Только и там разговоры все злее и злее, и никак, чтобы не втянуться, — опять боль голове…

И полгода не прошло, все, что оставил на книжке на черный день, в копейки превратилось. Не знал, уважать теперь внука за раннее знание или как по-другому относиться. Только через несколько месяцев внучок сам заявился. И уже не на «москвиче», а на иностранной машине, похожей на танкетку. Фар понавешано что спереди, что сзаду! Две выхлопные трубы. И стекла темные — тебя видят, а ты нет. Жену не привез. Двое мордастых парней, друзья, не друзья — не поймешь. Из машины вышли, а к дому ни шагу. Пригласил. Только ухмыльнулись.

Внучок от пяток до шеи в коже, как тот комиссар… Про здоровье, про то, про се, потом сует в руки пакет.

— Твои деньги, дед, — говорит, — с процентами.

Федор Сергеевич аж покраснел от обиды.

— Я тебе что, ростовщик какой?

Разорвал пакет — а там другие деньги, иностранные.

Внук объяснил: теперь можно, теперь только в валюте ценность. Считай, сказал, что они наши с тобой, а у тебя на сохранении. Но если нужда будет, трать сколь надо. Не проблема. Сказал, что время в обрез. Но не выпить по поводу встречи — грех. Слава Богу, хоть бутылка не иностранная. Обычная водка. Быстро сообразил закуску. Сели, выпили. Раз, другой. Как по-походному. Как под Демьянском в сорок третьем… Втайне от большого начальства… начал рассказывать было, внучок по плечу похлопал.

— Все знают, дед, — сказал, — ты у нас герой. Вторую мировую выиграл. А вот третью твои вожди вчистую прос… пока ты на пенсии сидел. А нам расхлебывать. Ну да ничего, разберемся помаленьку. А ты все равно герой, и жить тебе положено с достатком. Живи, дед!

Опять по плечу и вон из избы. Опомниться не успел, а там уже «танкетка» затарахтела, гуднула пару раз и… тишина.

Деньги спрятал под разным тряпьем на нижней полке полушкафа еще дореволюционной работы. Прятал, как сознательное нарушение свершал… Честную думу про дурное на потом отложил. Чего раньше времени душу терзать. Это время к нему пришло само.

К соседу, что напротив, тоже пенсионеру и тоже фронтовику, родственники нагрянули за грибами. У колодца встретились, разговорились. Дамочка, та, что с одним ведерком, спросила:

— Федор Сергеевич, у нас там в городе есть такой-то, — имя и фамилию назвала, — он вам не родственник случаем?

— Внук, — враз насторожившись, отвечал.

— Вот это да! — тут и муженек ее с двумя ведрами в руках застыл столбом. — Да он же у нас в городе нынче самый главный… ну, это… шибко крутой в общем. Говорят, всех своих этих… как их… конкурентов, что ли… Всех начисто пострелял. Прямо война в городе. Милиция ему честь отдает.

До конца лета Федор Сергеевич гулять, как обычно, за деревню ходил либо с рассветом, когда никого, кроме пастуха с коровами, не встретишь — а пастуху не до разговоров, — либо поздно, когда уже почти ночь. В магазин, что в конце деревни, по открытию и задами домой. Молоко перестал брать у славной бабенки-вдовушки, к которой присматривался было. Обиженная, сама, однако ж, иногда приносила и на крыльцо ставила. Так вот и повезло. По осени средь дня ударило в сердце Федору Сергеевичу, загнулся бы, да вот эта самая молочница услыхала стоны, шум подняла. Нашли кого-то из приезжих с машиной, увезли прямо в город. В район чего везти, там один зубник за всех врачей вкалывал.

В городской больнице быстро узнали, кому он дедом приходится, все по первому классу организовали. Конечно, внук со своим отродьем посещал, врачам спрос устраивал.