Выйти замуж за дурака

– Так он что же, сердце себе вынул?! Как же он не помрет до сих пор?

– Потому что у него есть запасное, сделанное искусным мьехаником при дворе ее величества королевы Братанской.

– Вона как! Сие премудрость, нами непостижимая.

– Отнюдь, мистер Маздай. Все со временем постижьимо в этом мире. Все, кромье двух вещей.

– Каких же, Фондей Соросович?

– Как узнать, есть ли жизнь на Марсе и как заставить женщину поменьше болтать языком…

– Тю! Я-то думал! Жизнь на каком-то Марсе нам совсем ни к чему, в своей разобраться не можем. А бабе-то легко можно рот заткнуть!

– Не применьяя насильственных методов, – поторопился ввести дополнительное условие толерантный Фондей Соросович.

– Это как?

– Не бить.

Маздай вздохнул.

– Тогда не то что трудно, – сказал он, – а просто невозможно.

К утру беглецы уже оказались в глубоком лесу. Самое странное было то, что за все время их продвижения ни одна тварь лесная – обычная либо сверхъестественная – не трогала отряд. Сердце Промта Дикшинари мало-помалу начало тускнеть и гаснуть, и бесстрашный переводчик аккуратно вдвинул его на место, на ходу проверяя показания систолического давления… Впрочем, теперь в свете его сердца и не было особенной нужды: над верхушками Чертоногого леса занимался рассвет.

А когда меж стволов замаячило что-то сильно смахивающее на заросшую разнотравьем поляну, Микула Селянинович облегченно смахнул пот со лба:

– Кажись, пришли.

– Пришли-то пришли, – опасливо начал оглядываться кто-то из пчеловодов, – да только куда?

– А куда вам надобно было? – поинтересовался некто тихим вкрадчивым голосом, шедшим из ниоткуда, но услышанным всеми без исключения.

* * *

– Эй, болезная! Ты молочко-то будешь али нет?

Я с трудом пришла в себя. Так, вроде все на месте. Руки, ноги, голова… Осталось только в принудительном порядке открыть глаза, чтобы вспомнить, где я нахожусь.

– Болезная, а ведь молоко-то прокисло! Да и чего ж ждать от него по такой-то жаре. Эх, люди, люди, бестолковый вы народ! Учишь вас, учишь житейской премудрости, да все не впрок! Неужто так трудно было лягушку изловить?

– Какую лягушку? – Мои глаза открылись сами собой.

И я увидела, что лежу в уже поставленной кем-то палатке, а голосок, рассуждающий про бестолковость рода людского, идет извне, от небольшого уютного костерка, постреливающего вверх снопами ярких искр. Возле костра сидела некая фигура, своей бесформенностью напоминающая силосную кучу. Мне почему-то пришла в голову дикая мысль о том, что эта фигура имеет прямое отношение к медведям. Чтобы незамедлительно выяснить этот вопрос, я выбралась из палатки.

Кругом стояла ночь, только место, где горел костер, отчерчивалось от непроглядной тьмы размытой световой границей.

– Так какую лягушку? – настойчиво переспросила я у существа, сидящего возле костерка.

– А какую хошь! – словоохотливо принялся толковать мой странный собеседник. Какая в здешних местах водится, та и сгодится. Жабу также можно, даже лучше, потому как жаба завсегда солиднее лягушки. Вот. А лягушки шпорцевой или, к примеру, пипы суринамской в здешних краях не водится, потому с них и спроса нет…

– А зачем вам лягушка? – чувствуя, что при падении я все-таки здорово повредилась головой, поинтересовалась я.

– Мне? – удивилось существо. Мне вовсе ни к чему. Про лягушек я к примеру заговорил, обличая вашу человеческую бестолковость. Ведь ежели бы вы догадались в баклагу с молоком лягушку посадить, молочко бы не прокисло. Свеженькое было б. Холодненькое. Так ты будешь энту простоквашу, болезная, или как?

– Нет, что вы! – Я аккуратно присела у костра. Пейте, угощайтесь…

Казалось, существо и не ждало другого ответа. Оно надолго приложилось к баклаге с простоквашей, бывшей когда-то молоком. А я принялась беззастенчиво рассматривать своего неожиданного собеседника.

Больше всего он напоминал гибрид бурого медведя с еловой шишкой. Руки и ноги (или лапы?) у него заросли густой клочкастой шерстью неопределенного темного цвета. Из одежды имелась только широкая и длинная ярко-алая рубаха, а обувью, естественно, были лапти устрашающего размера…

– Ф-фу, лепота! – сказало существо, наконец оторвавшись от баклаги. И я смогла рассмотреть его физиономию. Физиономия тоже была катастрофически заросшая темной шерстью и немного напоминала медвежью морду. Только глаза были вполне человеческие, хоть и светились ровным оранжевым светом.

– Вы – леший? – осенило меня.

Существо потрясло перевернутой баклагой, намереваясь, видимо, вытрясти оттуда последние капли молочнокислого продукта, после чего ответило:

– Ну, допустим, леший… А что, не похож?

– Почему не похож? – удивилась я. Я вообще леших сроду не встречала и точного их портрета не знаю.

– Да? – чему-то обрадовался лохматый леший, – Это хорошо. А то, понимаешь, я тут недавно поселился, вместо прежнего лешака… Еще пока не обвыкся. Может, чего делаю неправильно…

– В смысле?

– Да вот сижу и вспомнить не могу: положено мне тебя, красна девица, пугать или нет?