– Это история не отличается от многих других, которые рассказывают о зоттах. Однако маловероятно, что твой приятель вообще смог стать ушельцем. Похоже, что при таких обстоятельствах за тобой будут охотиться, как за собакой, вследствие нарушения договора о неразглашении информации…
Она вспомнила того человека, который звал себя Лангерхан, все его странные методы работы, закладки, то, как он пытался не оставлять клетки кожи и фолликулы, тщательно протирая за собой стаканы и столовые приборы.
– Он умел держаться в тени. А что касается того договора о неразглашении информации, то он рассказывал разные странные вещи, но ничего такого, что позволило бы нам начать собственную программу или саботировать жизнедеятельность того парня в бочке. Проницательный тип. Буйный, чокнутый, но проницательный. Я верила ему.
– Все, как я и говорил. Этот парень терпел такую невообразимую боль из-за своего суеверия, что может откупиться от смерти. Однако тот факт, что он в это верил, не имеет никакого отношения к реальности. Может, этот парень проведет сотни лет в нескончаемом аду. Зотты очень хорошо научились себя обманывать. Более того, они уверены, что достигли этого, потому что все из себя такие эволюционные ребята, достойные того, чтобы стоять на ступеньке выше остальных людей. Они просто заряжены на то, чтобы доверять своим чувствам как истине в последней инстанции. А что, кроме слепой эгоистичной веры этих зотт, заставляет нас поверить, что в мире есть что-то еще, кроме пустых фантазий и выдачи желаемого за действительное?
Лимпопо вспомнила уверенность Лангерхана, его низкий, рокочущий голос во время разговора о грядущих близких временах бессмертных зотт, во главе семейных династий которых будут стоять бессмертные тираны.
– Признаюсь, что у меня нет доказательств. Все эти знания я получила из вторых рук, от человека, который был напуган до полусмерти. Это одна из тех идей, ради которых можно притворяться, что они когда-либо станут правдой, даже если это не так. Зотты пытаются отделиться от остального человечества. Они не чувствуют, что их судьбы связаны с нашими. Они считают, что могут политически, экономически и эпидемиологически изолировать себя, забраться на гору посреди прибывающих вод, размножаться и селекционировать свое потомство, летая друг к другу на истребителях.
– Я это поняла после того, как провела среди ушельцев целый год. Именно
Я живу так, словно зотты не принадлежат моему биологическому виду, вплоть до неизбежности смерти и налогов, потому что
– Да ладно! – на его лице появилась широкая улыбка. – Вот они, разговоры о корысти! Почему ты решила, что мы являемся самой большой занозой у них в заднице? Может, все наоборот: с нами проще всего, потому что мы готовы уйти. Как насчет тех людей, которые слишком больны, или слишком молоды, или слишком стары, или слишком упрямы и которые требуют, чтобы государство обращалось с ними, как с гражданами?
– Этих людей проще всего согнать в стадо и институализировать. Именно поэтому они не могут убежать. Это чудовищно, но мы и говорим о чудовищных вещах.
– Это жутковато, – признал он, – и кинематографично. Ты действительно считаешь, что зотты организовали верховный тайный суд, – вот сидят такие и замышляют, как отделить козлищ от овец?