Выход 493

По пути обратно они все трое сидели на холодной броне. Стахов мог, конечно, залезть внутрь, заняв дружелюбно предоставленное Бородой место командира экипажа в башне. Но чертова солидарность пробивалась, как сорняк сквозь асфальт, даже сейчас, когда натянутые между ним и Тюремщиком струны все еще продолжали звенеть, грозя порваться в любой момент. Тюремщик же, хоть и сидел к комбату спина к спине, будто чувствовал на себе его полный укоризны взгляд, отчего краснел, как юнец в стриптиз-баре, и ловил себя на мысли, что все еще продолжает умственный спор с ним, угрожая, доказывая или оправдываясь.

До «Монстра» оставалось около двух десятков метров, когда двигатель «Бессонницы» начал чихать и давать перебои. Машина запрыгала, словно растолстевшая лягушка, и тут же начала замедляться до полной остановки. Заглох двигатель. Погас головной свет.

Крышка люка над водительским отсеком со скрипом откинулась назад, и из него показалось чумазое лицо Змея. Оглянувшись, он окинул троих сталкеров недовольным взглядом, будто если бы их здесь не было, машина не поломалась бы, и те, будто поняв намек, спрыгнули на дорогу.

— Топливный, — сказал он, не обращаясь к кому-либо конкретно. — С-сука, опять топливный фильтр забился! Ну и дерьмо же нынче это сухое горючее! Ну и дерьмо.

Из башенного люка показалась черная борода, и Стахову, в юные годы увлекавшемуся историей, командир БМП напомнил кубинского повстанца, приготовившегося декламировать бунтарские речи перед многотысячной публикой. Но декламировать ничего Борода не стал. Он лишь с негодованием посмотрел на Змея и что-то пробурчал себе под нос.

— Вам помощь нужна? — спросил Тюремщик.

— Да, может, Рыжего дать? — предложил Бешеный. — Он вроде в технике шарит.

— Нет, справимся, — ответил Змей, выбравшись из люка и захватив с собой высокий, продолговатый ящик с инструментами, на котором белыми буквами было написано: «Рем. цех». Спрыгнул вниз, поставил ящик на землю и, присев возле него, открыл. Заглянул внутрь, потыкал пальцем, пересчитал что-то, закрыл. Снял висящий на поясе шлем, надел на голову, проверил фонарь — работает.

Стахов облизал пересохшие губы, втянул через ноздри холодный воздух, посмаковал на языке привкус влажного асфальта.

— Я с вами останусь, — сказал он. — Ариец там сам справится.

— Нет-нет, — запротестовал Борода, — езжай, Илья. Тут недолго, минут десять займет. Мы вас нагоним, или уже в Пирятине пересечемся.

— Тюремщик! — не обратив внимания на протесты Бороды, выкрикнул Стахов в спину уже было схватившегося за дверную ручку кабины «Монстра» боксера, и тот повернулся в его сторону. — Поведешь. Ариец за тобой, я останусь здесь.

— Так, может, подождем и поедем все? — предложил он.

— Нет времени, — отрезал Илья Никитич. — Крысолов уже больше часа ждет нас под Пирятином на машине без крыши. Давайте, давайте, жмите.

— Тогда я с вами, — сказал кто-то.

Из темноты грациозно, словно укротительница тигров, переступая через тела сраженных ее величием животных, вышла Юлия. Как всегда, неотразимо красивая, хоть и чересчур самоуверенная, обворожительная в своем спецкостюме, с подчеркнутой налитой грудью и дерзкими линиями бедер. Ее точеная фигурка, полностью отделенная от выдохнувшей ее темноты, пленяла своей изящностью и великолепием.

— А-а-а… — Борода что-то хотел спросить, но потом либо передумал, либо так и не подобрал слов, потому лишь выдохнул: — Ладно.

Змей, явно не приветствующий новость о присутствии на борту женщины, уничижительно посмотрел на нее, но, так ничего и не сказав, пошел к задней части машины, где под десантным отсеком располагался двигатель.

Стахов удивленно окинул взглядом Юлю, одной рукой удерживающую свой «штайр», положив его дуло себе на плечо, и отступил на шаг назад, как бы освобождая ей путь.

— За пулеметом стояла когда-нибудь? — спросил он, проводив взглядом огоньки удаляющегося «Монстра».

— Илья Никитич, а для этого что, какие-то особые навыки нужны? — ответила она, скривив губы и вопросительно подняв бровь, будто ее спросили, умеет ли она пользоваться душем. — Мне встать за орудие?

Не будь у Юли личного послужного списка, благодаря которому она снискала себе авторитет и признание в сталкерской среде, и не выполняй она той работы, за которую в Укрытии мало кто хочет браться, Стахов охотно сказал бы ей, куда пойти и в какой позе стать. Но вместо этого он лишь громко выпустил ноздрями воздух и кивнул — тот день, когда они с отцом спустились на самый нижний уровень, где перерабатывались отходы, многое что в нем переменил. И хотя с тех пор он больше так никогда туда не ходил, мусорщиков — грязных, небритых, вонючих, похожих на первобытных людей — он запомнил на всю жизнь. Они упаковывали сбрасываемый сверху мусор в специальные тележки и катили их к подъемнику, попутно перебирая и выискивая что-то для себя. Они ругались, матеря другу друга, а заодно незваных гостей, но отец Ильи Никитича тогда повернул его к себе и сказал: «Молись за их здоровье, сынок; благодари Бога за то, что здесь есть эти люди. Потому что, если завтра их не станет, здесь можешь оказаться ты».