Выход 493

Получив добро, Юля забросила автомат на плечо, лихо вскочила на машину и опустилась в башню.

Борода молчал, уставившись в темноту, и прислушивался к тоскливому, зябкому, завывающему ночному ветру. Как он раскачивает зловеще потрескивающими и постукивающими сухими ветвями, зло сопит, облизывая башню «Бессонницы», посвистывает в костяках двух столкнувшихся на трассе машин, похлопывает обломком дорожного указателя…

…олтава… 200.

Часы указывали без четверти девять. Для второго месяца лета даже не сумеречное время, но на дворе уже темно, как у колдуна в чулане. Говорят, в былые времена сегодняшний день почитали за праздник, который проходил почти с такими же почестями, как и Новый год, — феерии, пляски, народные гулянья. Он назывался праздником Ивана Купала…

Современным людям все эти праздники, понятное дело, абсолютно ни к чему, и радуются они теперь далеко не по поводу наступивших именин, Яблочного спаса или Восьмого марта. Но людям, помнившим прошлую жизнь, на сердце хоть мимолетно, но все же становилось теплее и радостнее от одного только воспоминания о тех веселых и необычайно ярких празднованиях. Лесные мавки, водяные, русалки — словно на миг мелькнувшие кадры из старого черно-белого кино, в котором второстепенные, но все же довольно значительные роли были отведены им — преемникам нынешнего мира, а тогда просто наивным, от всей души верящим в сказки детям.

Борода помнил это. А еще помнил отца — тогда еще жизнерадостного, веселого — и сестренку свою помнил, Анютку, годков ей тогда было всего пять. Тот день был первым и последним, когда они всей семьей что-либо праздновали…

Отец Рустама умирал долго и мучительно, пролежав в канализационной грязи больше суток. Рустам был слишком напуган, чтобы что-то предпринять, чтобы хоть как-то помочь отцу. Он все время плакал и жался к стенам, закрывая уши и глаза, чтобы не видеть его мучений и не слышать обезумевших криков тех, кто носился по утопающим в огне улицам. Ему просто повезло, что люди, пробиравшиеся через тот канализационный тоннель к шлюзу Укрытия-2, взяли его с собой… Отца же Рустама они оставили на произвол судьбы — раненых не брали.

— Борода, ты меня хоть слышишь? — Змей почему-то всегда обращался к командиру машины на «ты», хотя был как минимум на добрых лет десять его младше. Этой вольностью он здорово дразнил ровесников Бороды, но самому горцу, пожалуй, было все равно. По крайней мере, недовольства своего по поводу несоблюдения субординации он никогда не проявлял. А Змей, и без того не страдающий излишней скромностью и застенчивостью, воспринял это в знак приязненности и дружбы. И хотя Борода всегда говорил, что друзей у него нет и впредь не будет, ибо слишком много он их похоронил, все равно раз за разом называл его именно другом…

— А? Что? — Борода недоуменно уставился на Змея. Затем осознав, насколько придурковато он, должно быть, выглядит, мотнул головой и провел ладонью по лицу, снимая с себя паутину воспоминаний. — Что ты говорил?

— Спрашиваю, ты можешь светить мне сюда, а не втыкать на ту рухлядь? — имея в виду две разбитые вдребезги легковушки, недовольно прогудел Змей.

— Да, да, извини. — Он направил фонарь на моторный отсек, сторожко оглядываясь.

Обещанные десять минут прошли уже давно.

Спрашивать в двадцатый раз, как долго продлится ремонт, значило довести Змея до белого каления. Ведь было видно, что он старается, умело манипулируя сверкающими хромом инструментами из ящика с надписью «Рем. цех» и время от времени приправляя свою работу острыми словечками.

Зажав в руках неразлучного друга по имени «феня»,[3] Борода стоял возле Змея, вонзаясь взглядом в непроглядную темень и вслушиваясь в зловещее, леденящее кровь вытье ветра.

— Тсс, — приложил палец к губам Борода и направил свой автомат на обочину. Быстро оглянулся на Юлю, указал рукой в ту сторону, перехватил оружие поудобнее, крепче прижал приклад к плечу. Желтый луч прожектора скользнул в ту сторону, на миг задержался на вросших в дерево обломках спортивного мотоцикла, затем пошарил рядом — ничего.

— Ты это слышал? — не оборачиваясь, обратился Борода к Стахову.

— Что именно?

Борода вдруг вскинул руку, как хорошо выучивший домашнее задание прилежный ученик, и резко обернулся в противоположную сторону, посветил Стахову за спину. Из ста самых неприятных моментов, которые приходится переживать сталкерам, этот по праву входит в первую десятку. Или даже пятерку. Когда светят за спину и при этом у того, кто светит, глаза начинают округляться, а ствол в руках дрожать, испытать можно самую богатую палитру неприятных ощущений, начиная от укола миллионом игл и заканчивая охватывающим все тело пожаром.

Стахов оглянулся так быстро, как только мог. Осмотрел врезавшиеся лоб в лоб «Ланоса» и «Калину», облегченно выдохнул.

— Что ты увидел? — спросил он у Бороды.

— Я… не знаю, оно движется слишком быстро, — ответил тот и снова перевел свой свет на обочину. Затем снова на слившиеся в вечном поцелуе легковушки.