Выход 493

Он не знал, сколько времени прошло, но все это время слышал, как его пытаются привести в чувства, матерятся, хлопают по щекам. Потом опять стало светло перед глазами, опять снежная белизна. Нет, не белизна, свет уже другой, не такой яркий, не такой насыщенный. Размытые контуры окружающих предметов темнеют, обретают четкость, пока не становится очевидным, что свет явно не снежный, а форма людей черна, как эбеновое дерево. Рядом, присев на корточки и проверяя пульс у него на шее, вращал гребнистой головой, как всегда, полуобнаженный Бешеный.

— Тюрьма, с тебя бутылка, я же говорил, что он живой. — Потом снова оглянулся на Андрея, прищурился, словно смотрел на него через щель в стене. — Мнительный ты, парнишка. Как зовут-то тебя?

— Андрей, — ответил он и заметил еще одного человека в черной одежде, стоящего позади всех них, скрестив на груди руки и с иронической улыбкой поглядывающего в его сторону.

Черт, Крысолов… Вот уж перед кем-кем, а перед этим человеком Андрею меньше всего хотелось выглядеть перепуганным мальчонкой, упавшим в углу в обморок при виде замороженных облачков. Никогда не разберешь его взгляд: то ли серьезный, то ли шутливый. Иногда думаешь: вот, улыбается, сейчас скажет что-нибудь эдакое смешное, сострит, как он умеет. Ан нет, не шутку, оказывается, задумал — молча подойдет и как врежет по затылку своей огромной ручищей, так и перекрутишься раза три в воздухе, прежде чем поймешь что к чему… И не спрашивай за что — еще раз отхватишь, как пить дать.

Все говорили, что Стахов строг, так вот этот во сто крат хуже Стахова будет. Влепить затрещину он мог где угодно, и пожаловаться за это на него можно было разве что лишь одному Господу Богу. Он был Учителем. А на Учителей в Укрытии никто не имел влияния, даже Военный совет, хоть он и был наделен и законодательной, и исполнительной властью и, в теории, мог бы установить общие рамки поведения для этой категории населения. Но Учителя были отдельной фракцией, они не вмешивались во «внутригосударственную» (если ее так можно назвать) деятельность, не принимали участия в рассмотрении административных вопросов и не были заинтересованы в общественных делах — прямо как церковная парафия в прежние времена. Разве что только существовали они не за счет податей и приношений, а все же беря свою нескромную часть средств из общей казны. А что поделать? Ведь они воспитывают тех, кто в ближайшем будущем встанет на защиту Укрытия, как Стахов, или пойдет наружу, как Бешеный с Тюремщиком, или же с точностью до миллиметра в скудно освещаемых цехах будет делать гильзы для патронов, как покойный — царствие ему небесное — старик Юхха.

Именно Учителя распределяют юношей и девушек, оценивая способности и возможности каждого, дабы в полной мере раскрыть, на что способен будет тот или иной молодой абитуриент, вчера закончивший обычную школу и сегодня готовящийся получить свою путевку в жизнь.

Андрей проходил школу выживания именно у него, у легендарного Крысолова. Пусть за восемь месяцев им приходилось видеться всего несколько раз, именно он поставил в его деле свою широкую, властную подпись под штампом «готов» напротив графы «пригодность к военной службе».

«А теперь я распластался перед ним, весь мокрый. Валяюсь тут то ли в луже растаявшей мерзлоты, то ли обоссавшись от страха, а он небось уже триста раз пожалел, что взял меня в экспедицию… если не вообще о том, что подписал на военную службу!»

Но Крысолов, он же Кирилл Валерьевич, похоже, в эту минуту думал вовсе не об Андрее и не о его слабости перед аномальными облаками. Он улыбался, но улыбка его была словно реакцией на просматриваемое кино, демонстрируемое с невидимого полотна только для него.

— Все нормуль, Андрюха, — хлопнул его по плечу Тюремщик, заметив, как тот сконфузился при виде Крысолова. — Все через это проходят. Давай-ка подымайся. И, раз ты уж малёхо отоспался, заступишь на первое дежурство. Пойдешь в напарники к своему комбату, — с ехидцей, в своем стиле, он осклабился только правой частью рта и еще раз хлопнул новичка по плечу. — Возражений, думаю, не будет?

— Нет. — Андрей резво поднялся с мокрого пола, поднял с пола мокрый автомат и исступленно принялся вытирать его рукавом.