Совсем по-другому чувствовал себя и позабывший о своей злости Андрей. История Бешеного потрясла его до мозга костей. Он даже позабыл о Юлии.
А возможно, если бы он, смотря в окно, сфокусировал глаза не на своем отражении, а, как положено моряку на мачте, смотрел бы вдаль, он несомненно увидел бы, как по раскисшему дну в метрах двадцати в том же направлении, где скрылись уже как минут двадцать Крысолов с Секачом, украдкой просеменила чья-то темная фигура. Ни через один прибор в мире он не смог бы разглядеть деталей, но в том, что это был человек, он не усомнился бы ни на секунду.
У того человека, что, умело маскируясь, крался сзади, перебегая от одного дома к другому, оружие было получше и поновее, чем у тех, кого он преследовал. Если бы он имел такое желание, он уже давно мог бы снять того парня с гербом Страны Советов на шлеме. А на закуску оставить себе птицу покрупнее. С тем, вторым, судя по тому, как он передвигается и держит оружие, сразиться было бы интересно. Но пока он решил проследить их путь.
О приближении незваных гостей он узнал по звукам стрельбы. Легко обнаружив место стоянки, он несколько раз выходил на открытое место, желая привлечь к себе внимание и спровоцировать высылку разведывательной группы, а то всего две птицы — это же даже не интересно.
На преследователе не было защитной одежды. Под брезентовым плащом виднелся растянутый черный свитер, на голове красовалась облезлая шапка-ушанка. Латаные-перелатаные штаны цвета хаки заправлены в стоптанные кирзачи. А сзади на плаще белой краской было выведено: «Увидел — стреляй, второго шанса не будет».
Спору нет, если бы Крысолов увидел этого пастуха, первым делом он вдоволь насмеялся бы, потом почесал бы затылок, пытаясь разгадать, откуда это чучело взялось, а уж после решил бы, каким образом сбить спесь с этого самоуверенного деревенщины. Хотя было бы ошибкой предположить, что опытный проводник Крысолов не почувствовал на спине чей-то недобрый взгляд…
Ему приходилось не раз чувствовать на себе взгляды. Это качество прирожденных сталкеров. Если ты не чувствуешь, что за тобой следят, — тебе нечего делать на поверхности. Лучше выращивай пшеницу или воспитывай детей, этим ты обществу поможешь больше.
Но этот взгляд был особым: так не смотрит ни один зверь, ни один мутант, так смотрит только человек.
Вспомнились вдруг ароматы ванили, имбиря и корицы. Вспомнились невероятно вкусные шарики мороженого из того ларька в переходе метро «Шулявская», что открывался в полдевятого, и пирожковая, где ему обязательно перепадало что-то вкусное, когда дежурила не всегда точная в расчетах, но симпатичная и добрая тетя Наташа. И кто бы что ни говорил, а ему было абсолютно не важно, что пирожки к трем часам становились твердыми и жесткими, как резина, потому что вкуснее их он ничего не знал. Вспомнились и те мигающие яркими огнями, латинскими буквами и карточными мастями игровые холлы в подземке, где какой-нибудь везунчик, взявший в долг у «однорукого бандита» немалую сумму (конечно же, обязующийся вернуть ее не позже чем к концу недели), бросал щедрый пятак в толпу малолетних озорников.
А еще вспомнился
Отец никогда не брал себе ни копья из добытых Кириллом денег. Он чувствовал свою вину за то, что не мог обеспечить ему счастливое детство. Ведь так было не всегда. До кризиса он работал на заводе водителем погрузчика. Заработок был скромным, но его вполне хватало на самое необходимое, так что главная проблема заключалась в отсутствии в их семье женщины. После сокращения отец и сын оказались на улице, на помощь родственников рассчитывать не приходилось, и все, что им оставалось, — встать с протянутой рукой, чтобы наскрести хоть на кусок хлеба.
Но тот день, когда они украли у дядьки Фена бутылки, был просто великолепным. Кирилл купил себе все вкусности, о которых раньше только мог мечтать. Чипсы, колу, сухарики, сладкую вату, пару порций мороженого, у тети Наташи купил несколько ватрушек, которые проглотил прямо у окошка — такими вкусными они были.