Выход 493

Крысолов стер с забрала капли дождя, украдкой выглянул на улицу. Никого. В мозгу мельком проскочила мысль, что, возможно, преследователь отстал и атаковать теперь не рискнет, ведь кто его знает, где его потенциальные жертвы устроили свои огневые точки? Но ее сразу же красной линией перечеркнула другая — тот парень знает все городские кварталы наизусть, так же как и ты знаешь свой район в Киеве. Он не отстанет ни за что, можешь даже не надеяться.

— Черт, — выдохнул Кирилл Валерьевич, выглянув в окно и осмотрев улицу. По ту сторону дороги два двухэтажных дома, расположившихся перпендикулярно один к другому, небольшой сад, продуктовая лавка, снова деревья, церковь… О нет! Теперь все понятно. Если у него оружие с прицелом, он будет высматривать их вон из того разрушенного купола. А если Секач занял одну из комнат, что окнами выходят на церковь, то он уже его видит.

Раздался выстрел, и сердце у Крысолова похолодело. Еще один, еще, еще. Стрелял точно не «калаш».

Увидел-таки Серегу, мать его…

Еще пара выстрелов.

Секач выбежал из темного проема в стене как угорелый и змейкой побежал вниз по узкой улочке, размахивая на ходу автоматом, как вырванной из рук дамской сумочкой.

Крысолов замешкался, раздумывая: выпустить очередь в сторону стрелка, прикрывая Секача, или же выбежать наружу и отвлечь огонь на себя? Один удар сердца, другой… Нет, из АКМ по нему не попасть, значит — бежать, решил Кирилл.

На ходу отстреливаясь, держа прицел примерно на уровне разрушенного купола, Крысолов бросился вслед за Секачом. Со всей скоростью, которую ему позволял развить костюм, тяжелый баллон и резак на спине, он понесся по улице, петляя и змеясь. Он слышал, как раздаются в отдалении хлопки один за другим, и видел, как крошится у него под ногами асфальт.

Руины, скелеты в клочьях одежды, дебри, руины, снова гора скелетов, хозяйственный магазин в отдалении, истлевшие костяки автобусов на АТП, скелеты в траве, перекресток, школа или что-то в этом роде, частные дома, снова перекресток, частные дома, повсюду, повсюду иссохшие скелеты, заросли, завалившие полдороги руины, одинокий череп, заросли, последний перекресток — всё, они вне города. Кости, кости, кости… Пусто.

— Стой! — закричал Крысолов.

Секач остановился не сразу. Он выбежал на берег пересыхающего озера, задыхающийся, вспотевший, с выпученными глазами, и все еще продолжал бежать, пока ноги не начали проваливаться в вязкую, раскисшую землю.

— Эй, стой, говорю!

— Извини, Кирилл. — Секач застыл, будто в нем внезапно закончился заряд батареи, согнулся, уперся руками в колени и принялся жадно глотать воздух. — Он выбил меня из квартиры.

— Я знаю, он засел на куполе церкви. Хорошо, что ты успел выбежать. Цел?

Секач кивнул. Крысолов подошел к нему, принял ту же позу, поднял забрало в шлеме.

— Во, блин, никогда не смог бы подумать, что это так страшно, когда по тебе стреляют, — переводя дыхание, выговорил Секач. — Уж лучше клыки и когти. Так как-то привычнее, что ли.

— Правду говорят, что самый страшный зверь — человек. Нам надо спрятаться. Я думаю, у него есть оптика, завалит нас за здорово живешь.

Небо резанула острым изломанным мечом белая, ослепляющая молния, и вслед, как это было спокон веков, земля содрогнулась от удара грома.

Потрепав Секача по затылку, Крысолов распрямился и осмотрелся. Это озеро когда-то было большим, до краев заполненным живительной водой. Сейчас же то, что от него осталось, можно было назвать переполненным гнетущей тоски Большим Глазом Яготина, всматривающимся в небо с надеждой на то, что Вседержитель его узрит и сжалится над ним. Сжалится? Помилует? Помиловать умирающий Глаз, в котором малюсенький зрачок — высыхающее кружельце воды, а белок — пузырящийся, серовато-багровый ил? В чем ты видишь свое помилование, Глаз? Дать тебе реку, дать тебе дождь? Наполнить тебя водой и поселить в тебя жизнь? Может, еще вернуть человека, чтобы поставил на тебе дамбу? Ты этого хочешь? Мой ответ — нет! И не смотри на Меня, не пытай. Все это у тебя уже было, Большой Глаз Яготина. И, смею тебя уверить, не будет. Так что всматривайся, жди, пока твой зрачок не выклюют вороны и не выедят дождевые черви. Никто не заслужил милости. Те, кто пренебрег ею, теперь лишь пожинают то, что заслужили!

От озера воняло прелыми листьями, болотом и застоявшейся водой. Но хуже всего было то, что очертания противоположного берега уже практически утонули в сгущающемся над озером тумане, который расползался во все стороны с невероятной быстротой, будто какое-то живое существо. Туман — это плохо. Туман всегда порождает каких-то дивных химер, призрачных, бестелесных, возникающих и тут же бесследно растворяющихся в дымке. Стрелять — смысла нет, бежать — нельзя. Остается ждать.