Выход 493

Почему же не думаю? Думаю. Но не обманывайся — тебе этого не хочется, так же как и мне. Ведь смерть не бывает одинаковой, и ты знаешь это отменно. Одно дело умереть, пытаясь выбраться из горящего котла еще и помогая при этом другим, и совсем другое — опустив руки, эгоистично низвергнуться в пучину. А ручей… Что ж, даже если он иссякнет, то за то время, что он тек, признай — он жил! Пока он бежит, он живет, понимаешь? Он живет, а не бессмысленно испаряется! Живет… Живет… (больше ни одной)

Крысолов уснул. После нескольких поистине тяжелых дней, сначала посвященных подготовке к экспедиции, а теперь уже и во время ее продвижения, ему наконец удалось уснуть. И крысы больше не донимали его.

Снился пляж и набегающие на него белые барашки волн. Он никогда не видел моря вживую, но откуда-то знал, как шумит прибой. Как кричат чайки. Как поглаживает лицо легкий теплый бриз. Как бегут где-то в вышине белые пушистые клочки туч. Как мягко и приятно шевелится под ногами золотистый песок. Как заманчиво шелестят широколистные кипарисы.

Господи, какая же это идиллия! Полжизни, не задумываясь, отдал бы чтоб только оказаться в этом месте не во сне. С разгону вбежать в это бескрайнее синее море, поднять в воздух мириады брызг и отдать все свое тело, без остатка, в объятия нагретых щедрым южным солнцем волн. И больше ничего не просил бы от жизни. Клянусь, больше ничего…

Господи, как же красив был созданный Тобою мир! Так бы и созерцал его до скончания дней…

Очнувшись, Крысолов первым делом взглянул на часы и был приятно удивлен — он проспал почти четыре с половиной часа. Неплохой результат. Все же лучше, чем надвинув на глаза кепку и скрестив на груди руки полулежать в запыленной кабине и отгонять от себя словно назойливых мух отрицательные мысли. И хотя в ногах даже после сна все еще чувствовалась тяжесть, прилив сил сон, безусловно, обеспечил.

— Спали? Счастливчик. А у меня бессонница уже с месяц. Крысы…

Приподнявшись на локтях, Кирилл Валериевич изумленным взглядом окинул забравшегося на переднее колесо трактора поникшего, изнуренного, с синими мешками у глаз то ли от недосыпания, то ли от всей прожитой жизни старика. Вспомнились слова Стахова, когда он рассказывал, как тот подслушал его разговор с одним из новичков. Что тут скажешь, умеет старик подкрасться незаметно, умеет.

— Что вы сказали? — выдавил Крысолов из себя, все еще находясь в дремотном состоянии, не в силах избавиться от мысли, что старик присутствовал не только здесь, на этом колесе, но и в его голове, наблюдая за разыгравшейся там баталии.

— Крысы, говорю, — поднял брови Василий Андреевич. — Только закрываю глаза, и вижу целые полчища. Как ж тут уснешь?

— Знакомо, — честно ответил Крысолов.

— У вас тоже такое бывает? — неподдельно удивился старый полковник.

— Если выражаться фигурально, то — да, бывает. Хотя чаще они имеют форму вопросительных знаков. — Крысолов приподнялся и сел, опершись спиной на решетку лобового стекла.

— Вопросы… Сомнения… Да-а-а… — будто погрузившись в мир прошлого, задумчиво протянул Василий Андреевич. — Рано или поздно они одолевают каждого человека, не говоря уже о тех, на кого возложена большая ответственность. Поверьте, Кирилл Валериевич, я понимаю вас больше чем кто-либо. И знаю, какие думы тяготят вам сердце. Но вам, в отличии от меня, еще не за что чувствовать вину. Вы все делаете правильно, и люди доверяют вам. А доверие — это самое главное, уж поверьте.

— А вы чувствуете за собой вину? — осторожно спросил Крысолов.

— Хм, — уголки рта у старика приподнялись. — Думаю, вы мне чертовски польстите, если не сочтете, что вся эта экспедиция существует благодаря мне.

— Я об этом не думал, — повел бровью Кирилл Валериевич. — Но даже если подумаю, уверен, не найду в ваших действиях вины. По-моему, никого насильно в экспедицию не заставляли записываться. Никого не принуждали, никому не угрожали. И, если мне не изменяет память, желающих было в два с половиной раза больше, чем мы набрали. Стало быть, люд сам принял решение, как и я с вами. За что вы хотите заняться мазохизмом своей совести я действительно не понимаю.

Старый полковник снова улыбнулся.