Выход Силой 2

С этим спорить было бессмысленно. Так я и привык думать: у разных народов разные покровители. Оттого и живут они по-разному. И относиться к этому в черно-белом свете: хорошо или плохо, нельзя. Да, многое из того, что привыкли, в угоду своим горним вышням, творить те же римские патриции, мне кажется отвратительным. Но не соглашаться с их высокой цивилизованностью и наличием среди их аристократии многочисленных и сильных потентиков — глупо.

Так-то понятно, зачем это делали наши доморощенные теледеятели. Что не говори, а уровень жизни в Европе куда как выше, чем в нашей огромной и не до конца обустроенной империи. Не будь этого постоянного давления на мозги людей, множество специалистов легко уехали бы в ту же Галлию или Британию. С другой стороны, границы ведь никто и не думал перекрывать. Наши ездят на Юг Европы отдыхать на золотых пляжах Средиземного моря. Встречаются там и с местными жителями, и с путешественниками из других стран. И если в голове стоит броня, если ты заведомо считаешь их всех ущербными извращенцами, ни о каком взаимопонимании не может идти и речи.

Самое печальное, что обнаружив и распознав одно из направлений государственной пропаганды, я ни на миг не приблизился к раскрытию тайны тестов по истории для сдачи имперских экзаменов. Нужно было искать дальше, но я был уже настолько сыт этим всем дерьмищем, что на телевизор взглянуть не мог без содрогания.

И тут, как нельзя лучше — нужно было срочно проветрить мозги — пригодился вызов в Имперский Суд. Начинались слушания по делу о признании меня князем, взамен пропавшему без вести десять лет назад Рутгеру. Ничего серьезного не ожидалось. По сути, это была рядовая рутина, потакание требованиям законодательства страны. Тем более что, кроме меня, туда же должны были явиться старики-воспитатели и, в качестве официального юридического представителя рода, Арон Давидович Капон. Не с этакой-то поддержкой было кого-то бояться. В конце концов, даже имперский судья — это всего лишь обычный государственный чиновник.

Ксению даже звать не стал с собой поехать. Во-первых, ее могли просто не пустить, а сидеть одной, ждать в коридоре, мало приятного. Во-вторых, были опасения, что, узнав — кто я на самом деле, отношение девушки ко мне изменится, и я лишусь друга. Человека, который может запросто хлопнуть по плечу, и посоветовать «не париться».

Лицейский стражник на воротах подозрительно на меня посмотрел, укоризненно покачал головой, и пробурчал что-то вроде: «лучше бы к экзаменам готовился, чем на свидания бегать». Но выпустил. И Слава Богам, потому как такси уже ждало.

Пока ехал, просмотрел еще раз копии документов, переданных Капонами в суд. Дворянский патент сразу пролистнул. Его я теперь постоянно с собой ношу. Чтоб не попадать больше в неприятности с городской полицией.

Собственно само заявление тоже просмотрел бегло. Его формулировки складывались долгими зимними вечерами мною, совместно со стариками-воспитателями, конечно. Ну, или наоборот: матерым, как древний волк — хранитель места Силы, экономом и мной. Эконом, кстати, кроме обширных знаний в экономических сферах, имел еще и юридическое образование. Правда, получено оно было так давно, что сейчас даже Кодекс Гражданских и Уголовных Уложений в империи уже другой. Так сказать, новой редакции. В которой, к слову, законы, касающиеся Удельных Княжеств, выделены в отдельный раздел.

Особо внимательно изучал собранные Капонами, при активной помощи непокорного редактора новостного портала «Сибирский Край», результаты повторного поиска пропавшего однажды летом, десять лет назад, князя Рутгера Летова. Ничего нового там не было. Иначе, с этакими-то новостями, адвокаты примчались бы в Лицей, а не переслали фотокопии через Сеть. Старые розыски — те, что совершались сразу после загадочного исчезновения не последнего в Берхольме человека — у меня тоже были с собой. Их к новому делу прикладывать не стали. Известили лишь, отдельным документом, что такое следствие проводилось, и что результат был аналогичным.

Нет достоверных сведений, что Рутгер Летов жив. Как и прямо противоположных — тоже нет. Летом одна тысяча сто тридцать восьмого года, во время традиционного губернаторского бала, мой отец повздорил с офицером расквартированного в Берхольме полка императорской армии. Закончилась ссора дуэлью. А вот чем завершился сам поединок — уже неизвестно. Пропали оба. И отец, и тот злосчастный офицер.

По странному стечению обстоятельств, ни у того, ни у другого секундантов не имелось. Мать, бывшую свидетельницей ссоры, я спрашивать не хотел, а больше поинтересоваться и не у кого было. В газетной вырезке тех лет упоминались несколько имен — так же присутствовавших на балу, и имевших собственное мнение о слишком кровожадных молодых дворянах. Какие-то совершенно неизвестные фамилии, словно выдуманные репортером для красивости слога.