Выход силой

– Не к расстрелу, – подтвердил Михаил Сергеевич. – Понимаете ли, – он доверительно приблизился к старшине и встал рядом: даже запах одеколона доносился сквозь уличную вонь. – Наш любимый Черкизон весьма ограничен в жизненном пространстве. Рост вширь давно остановился – кровля при этом ослабляется и возможны обвалы. И случаются, кстати. Поэтому остается только вверх и вниз. Но и тут есть предел. Лезть до бесконечности вверх нельзя – там поверхность со всеми ее прелестями, а вниз… Нижние ярусы постоянно подтапливаются грунтовыми водами. Если не откачивать воду, то уровень ее будет вот здесь, – желтый ноготь черкнул по стене дома на уровне Игорева плеча. – А может и еще выше.

Старик подождал, ожидая реакции, но Игорь молчал.

– Поэтому кто-то должен приводить в движение помпы, – вздохнув, продолжил Ланиста, не дождавшись ответа. – Иных источников энергии, чем мускульная сила, нам после Катастрофы, увы, не осталось. Маломощные электромоторы с задачей не справляются, топлива для дизелей нет, энергия ветра, воды и пара недоступны, атомная – тем более, животные, что отлавливаются на поверхности, для работы непригодны… Остаются люди – самая неприхотливая скотинка на свете. Увы, добровольно никто на эту работу не пойдет. Ни за какие деньги. Вы бы согласились день-деньской крутить огромное колесо, приводящее в движение водяной насос? А если бы, положим, вы бы устали и бросили это колесо, то вас бы тогда кнутом? Карьера сомнительная…

Князев не проронил ни слова.

– Поэтому колеса крутят осужденные. Работа это очень нездоровая – тяжелая, в спертом воздухе, в сырости. Год работы на водокачке равносилен смертному приговору. Полгода оставляют след на всю жизнь – ревматизм, астма, туберкулез. К тому же, вода в нижних уровнях радиоактивна… Вот, собственно, к чему вас приговорили бы за ваш незначительный проступок.

– А сколько мне светило? – не выдержал Игорь.

– Пять лет, – последовал невозмутимый ответ.

***

Гладиаторы оказались очень жизнерадостными людьми: посмеяться любили по поводу и без. Всякого рода подначки и розыгрыши тут были в большом ходу, но обижаться на них разыгранные и не думали, предпочитая платить той же монетой. Игорю все они сразу пришлись по душе – и чернокожий Джонс, весельчак и балагур, и меланхоличный красавец Алекс, и молчаливый Кузьма, и остальные обитатели казармы, донельзя похожей на памятную Князеву тюремную камеру.

Такие же нары, такие же слои дыма под потолком – курили здесь еще больше чем в тюрьме. Разве что дверь не запиралась снаружи, и гладиаторы могли свободно выходить в город. Ну и остальные человеческие радости, для заключенных недоступные – хороший стол с выпивкой, жеманные гостьи, с которыми уединялись в дальнем углу за занавеской (негласный джентльменский кодекс не позволял гладиаторам обращать внимания на стоны, доносящиеся из-за занавеса). Человеку, который легко может не вернуться с ристалища, позволено многое. А то, что сражаться придется серьезно, не напоказ, гладиаторы просветили своего нового товарища сразу.

Чернокожий гигант, виденный Игорем в забегаловке, кусок хлеба в которой стоил ему так дорого, оказался отличным парнем. Как и многие другие, работавшие гладиаторами у Ланисты.

– Не трусь, – приободрил он Игоря. – Работа как работа.

– Легко тебе говорить, Джонс, – возразил широкоплечий блондин Алекс, щеголявший длинными волосами, стянутыми на затылке в конский хвост. – Парень, небось, в первый раз в нашем деле. Ты вот в первый раз на арену выйти не боялся?

– Было дело, – честно признался черный. – Но так боялся обделаться при людях, что о смерти уже не думал.

Своды казармы вздрогнули от громового хохота.

– Тут, понимаешь, какая тонкость, – вещал Джонс, прихлебывая из огромной стеклянной кружки пенное пиво, сдобренное изрядной долей самогонки из огромной бутыли. – Тут как зрители будут настроены. Если благодушно, то оба после сражения пойдут пиво пить – и победитель, и проигравший. А уж если нет…

Чернокожий состроил грустную мину и чиркнул толстым пальцем поперек горла.

– Такой порядок, – подтвердил в ответ на вопросительный взгляд Игоря, мол, не шутит ли, Алекс. – Друг, не друг – придется прикончить, если публика того требует. Шоумастгоуон, как говорится.

– Да бросьте вы мальчонку пугать! – не выдержал Кузьма, до сих пор молча надувавшийся пивом. – Распустили хвосты! Когда вам последний раз доводилось всерьез юшку пускать?

– Точно, – поддержал товарища раскосый, бритый налысо Чингиз, настоящего имени которого никто не знал. – Который месяц уже тварей потрошим и ничего – довольна публика.

– И они нас, – буркнул Кузьма. – Вон, Палыча на прошлой неделе схоронили.

– Сплоховал Палыч, – опрокинул стакан Джонс. – Не открылся бы, не повелся – жив был бы…