Выход силой

– Вряд ли… – Меченый отобрал несколько пачек новеньких хрустящих стодолларовых купюр и деловито распихал по многочисленным карманам комбинезона. – Где такая дневная выручка могла быть? Похоже, из мелких банков в хранилище наличность свозили, чтобы не грабанули в суматохе. Я ведь те дни хорошо помню – все бешеные были какие-то. Но не довезли. На наше счастье.

Игорь, в отличие от старших товарищей, отнесся к находке куда более спокойно. Он, выросший на станции, где и денег-то толком не было, просто не представлял себе, как можно потратить такую уйму. Да и потратить все эти деньги можно было, лишь снова оказавшись на Черкизоне. В Новом Вавилоне, против которого Игорь восстал. В городе, где соглядатаи Ланисты скрутили бы его в считаные секунды.

Странное это было богатство… Как во сне, бывает, увидишь, что набрел на склад с патронами, и понимаешь, что это сон, но все думаешь перехитрить сам себя, и так аккуратно проснуться, чтобы все это сокровище за собой из сна в настоящий мир вытащить. Так и сейчас: вот, вроде бы, Игорь богат – а состояние это никак использовать не получится.

И сейчас он с любопытством, как ребенок фантики, просто раскладывал разноцветные купюры по номиналам, искал в этих пасьянсах недостающие, менял старые и потертые бумажки на новенькие…

Но Меченый и Пинскер мечтали вовсю. Вслух.

– К черту и Красную линию, и товарища Москвина! – на бледных скулах старого цвели нездоровые красные пятна, руки тряслись. – В Ганзу, только в Ганзу! Только там можно найти достойное применение этой наличности! Надо только на патроны обменять, нагрузить ими караван, и… Как в Черкизон-то попасть?

– С таким-то баблом? – рассмеялся наемник. – Нас с таким баблом на Черкизоне с распростертыми объятиями примут! Славный город – Черкизон. Одна идеология – деньги! Вернемся, выйду на хозяев, забашляем чуть-чуть – и живи себе до следующего конца света! Деньжищ еще останется… А потом наменяем себе патронов – и куда хочешь можно! Целый мир, все метро в твоем распоряжении, Гладиатор! – тряс он за плечо Князева. – Набивай карманы, не жди!

Но чем больше они веселились, чуть ли не пускаясь в пляс вокруг полного сокровищ броневика, тем хуже становилось Игорю. У него давно уже болела голова, и с каждой минутой боль все усиливалась. В виски и глубже вонзались острые длинные иглы, рябило в глазах, сохло во рту. Мучительная боль напоминала о чем-то знакомом, испытанном совсем недавно, но воспоминание порхало на грани восприятия и ускользало, стоило только приблизиться. И очень мешал галдеж веселящихся спутников…

– Яхту куплю! – нес уже откровенную околесицу Меченый. – На Багамы! На Канары! Дачу на Рублевке! В Монте-Карло!

– В Баден-Баден, – вторил ему Пинскер. – В Лас-Вегас!

– Поедем в казино, Гладиатор? – наемник тормошил вялого Игоря за плечи, совал ему в лицо пачки банкнот. – Рулетка, виски, девочки полуголые!..

– Какое казино, – слабо сопротивлялся тот. – Нет давно никаких казино. Очнись, Меченый!

– Как нет? Ты ослеп что ли? Вон оно! Видишь, как лампочки мигают?

Рука в рваной перчатке указывала на стену дома, туда, где рядом с полускрытым плющом провалом давным-давно разбитой витрины, на одной петле висел скелет некогда стеклянной двери.

«Где он лампочки-то увидел?..»

– Идем, Гладиатор! Завьем горе веревочкой! Сто тыщ на красное! – возбужденно орал наемник. – Двести на черное!

А Пинскер, прижав к животу охапку купюр, уже семенил на полусогнутых ногах к «пещере», бормоча под нос что-то невразумительное.

«Что они – с ума посходили? – боль под черепом стала невыносимой, перед глазами вспыхивали и гасли цветные круги, голова казалась наполненным кипятком резиновым шариком. – Чокнутые!..»

Он грубо вырвался из рук Меченого и тот, оскалившись в своей страшной улыбке, махнул на него рукой, в два прыжка догнав «вождя». Витрина перед ними напоминала непроглядно черный вход в туннель. Темнота, сконцентрировавшаяся в нем, казалась плотной и материальной. Живой и зловещей. Казалось, еще чуть-чуть и она перельется через границу оконного проема и польется на загаженный асфальт, расплываясь уродливой шевелящейся кляксой, жадно тянущей щупальца к покорно приближающейся к ней жертве…

Эта мысль будто повернула какой-то выключатель в одурманенном болью мозгу Игоря. Колодец. Решетчатый настил. Поднимающаяся из глубины чернильная клубящаяся поверхность… И острые иглы боли в мозгу.

– Стойте! – заорал он вслед товарищам, почти добравшимся до черного зева окна. – Нельзя туда! Там смерть!..

Отшвырнув разноцветные банкноты, он ринулся вперед, думая лишь об одном: догнать, не дать им шагнуть в черную пустоту.

Он успел. Успел схватить Меченого за плечи, остановить…

И полетел на асфальт от удара локтем под дых.

– Стой… – прохрипел он, втягивая через фильтры ускользающий, внезапно ставший разреженным, начисто лишенным кислорода, воздух. – Нельзя…