Выход воспрещен

Дальше мальчика суют в детский дом города Кийска под интенсивное наблюдение. Всё идёт хорошо. Не просто хорошо, а прекрасно! Маленький мутант показывает высокие умственные способности, кушает кашу, даже пробивает себе доступ в сиротский дом. Ученые и наблюдатели подпрыгивают, хлопая в ладоши, мечтая о том, как маленький красивый карапуз, превращающийся со временем в охренеть какого тревожного лебедя, сделает им всем потом интересно. Особенно Лещенко, курирующему проект. Тот, правда, особо ярких чувств не питает, а всё убалтывает высокое начальство выдать ему маленького Витю в безграничное пользование, но смиряется с процедурами и нормами «выращивания» неосапиантов.

Пока Витеньке не стукает 13 лет. Самое-самое время, чтобы гормончик заиграл, писюн зашевелился, недосиськи у недодевушек начали привлекать Витино внимание, а затем бабах! — и активация. Лепо? Лепо.

А Изотов всем показывает свой этот самый писюн. В смысле малоподвижный. Поначалу. А затем, уже лет в 15, когда ученая братия начала нервничать, Витенька успокаивает их работающим причиндалом, но… при наличии совершенно неподвижных жителей в своих яйцах. Активации нет. Организм сформировался, но гормонального шторма не предвидится, как и чудес науки и техники, которые Витя всем организмом являть категорически отказывается, хамски при этом демонстрируя экстраординарную силу воли и такую же стрессоустойчивость. Последние видны пронзительно, так как жить проекту «Симулянт» с такой харей, мягко говоря, одиноко. Но он живет. И писюн показывает.

И так вплоть до 18 полных лет, окончания школы, получения аттестата и печати в паспорте. Ресурсы, деньги, инвестиции, тысячи человекочасов, вся конница и рать пребывают в глубокой бездне а**я, на краю которой прыгает Лещенко, потрясая кулаком и вопя, что зря тормозили. Без мата не сказать.

В итоге Егор Дмитриевич выдвигает на рассмотрение общественности собственное рацпредложение, которое уже почти ратифицируют, но тут появляется товарищ Радин со своей домашней заготовкой в виде «каскада условно-естественных стрессовых ситуаций». Операция по времени должна занять копейки, поэтому Лещенко даёт заднюю, но переводит свою лабораторию в Стакомск, дабы быть в полной боеготовности к моменту, когда Радин обосрётся со своей идеей.

Майор КГБ обосрался.

Все мои неприятности в Стакомске, включая встречу с Злыднем-алкашом, были состряпаны искусственно. Все «несчастные случаи» и неудачи, вплоть до обливания меня компотом и шпротами. Всё, кроме Сидоровой. И вот она-то, коза с жидкими сиськами, и послужила причиной, почему я здесь болтаюсь распятый, а не претерпеваю вторую «волну» стрессовых ситуаций. Наблюдатели решили, что человек, готовый подставиться под четыре ревущих огненных «сверла» ради незнакомой бабы, кашлять хотел на мелкую чепуху, которую они считали вполне действенной. И дёрнули шнур, выдавили стекло, прекратили спектакль. В театр явился старый режиссер и всех выгнал.

Итог? Радин : 0, Лещенко : 1. А я в полной заднице. Почему? Да потому что не светит мне стать простой жертвой решительной советской науки, которая, руками выдающегося ученого Егора Дмитриевича Лещенко и его мудака-ассистента-криптогена меня расчленит и рассует по баночкам. Это будет потом. Сначала меня попробуют активировать.

Наглухо и совсем не зря запрещенным способом химической стимуляции центральной нервной системы.

— Опыт преждевременной активации мы почерпнули из архивов «Стигмы», — добродушно вещал ученый, — И все испытуемые образцы по записям показывали резко негативную реакцию. 50 процентов летального исхода, 50… психических отклонений и расстройств. Перманентных, разумеется. Изучив формулы этих экспериментальных искусственных активаторов, я понял, что всерьез к этой теме, в виду её бесперспективности, никто не подходил, однако, записи исследований пригодились. На их основе я разработал куда более мягкую формулу…

Класс. Меня собираются обдолбать коктейлем психоактивных веществ с коротким периодом распада, дабы не отравить нужную Лещенко тушку слишком уж сильно. Во имя науки, разумеется. И во благо человечества.

Слушая разливающегося соловьем научника, я висел, наглухо закрепленный в манипуляторах и… знаете, моя дорогая, несуществующая публика, был уже не против того, что происходит. Пацан бы дёргался, звал маму, папу, дядю, деда Мороза, а может быть, будучи хорошо проникшимся идеями вспомоществования советской науке, может быть, даже бы горел очами и мужественно выдвигал вперед челюсть, готовясь пожертвовать собой.

А я же болтался мудями на пронизывающем сквознячке и… чувствовал, как внутри умирает Витя Изотов. Юноша, облагороженный памятью человека из другого мира, как и его желаниями прожить спокойную хорошую жизнь, выполняя нечто полезное и нужно на благо общества и немножко себя. Кушать каждый день кефир без примесей, жевать вкуснючую докторскую колбасу, покупать утренний хлеб, безумно вкусный с утра и черствеющий к вечеру. Ходить на рыбалку. Может быть, даже купить себе мотоцикл и научиться играть на гитаре.