У. Г.: Не то чтобы все мы превратились в анти-Бога, всех и вся разрушающего. Когда я говорю о всеобщей анархии, это состояние бытия, а не состояние действия. В нём нет действия. Может быть, из него возникнет нечто новое. Сейчас поговаривают о новых формах жизни вблизи вулкана на западном побережье Соединённых Штатов. Возможно, появится что-то новое. Не то чтобы я был озабочен будущим человеческого рода. Если исчезнет человечество, и я, и ты исчезнем вместе с ним. Кто дал тебе или мне полномочия спасать человечество? Я часть этого мира. Что до меня, то я нахожусь в полной гармонии с этим миром. Он нравится мне точно таким, какой он есть. Я не в конфликте с ним. Он не может быть другим. Это вы, ребята, хотите всё изменить: «лучший мир и более счастливый мир». Я в отличие от вас не вижу возможности создать такой мир. Итак, мы должны задать вопросы, которые ещё никогда не были заданы, потому что все вопросы, которые мы задавали до сих пор, исходят из ответов, что у нас уже есть.
Но, к сожалению, единственный выход для всех этих людей — в возврате к великому наследию Индии. Мы продукты великого наследия Индии. Но если вот оно — то, что мы сделали, и если мы такие, какие мы есть сегодня, чем тогда гордиться в этом великом наследии Индии? Почему вы желаете вернуться назад? Это великое наследие подвело нас. Что нам делать в этой ситуации? Какой ответ? Может, у тебя есть ответ. У него есть ответ или у неё есть ответ. Я спрашиваю их, потому что это они пытаются вызвать перемены. Менять нечего. Пока вы заботитесь о том, чтобы изменить себя, вы подразумеваете изменить мир. Как только вы освобождаетесь от потребности вносить в себя какие-то изменения, потребность изменить мир также иссякает.
Все революции — это не что иное, как революции наших систем ценностей. Вы всего лишь замещаете одну систему другой. Но по сути своей любая новая система не слишком будет отличаться от той, которую она заменила.
В.:
У. Г.: Так возвращайся к гуру, они тебя как-нибудь утешат.
В.:
У. Г.: Они не хотят решать свои проблемы. Что я могу поделать?
В.:
У. Г.: Тебе не кажется, что само желание что-то знать — это и есть настоящая проблема? Желание знать как раз и создало определение нас самих.
В.:
У. Г.: Нет. Я не прошу тебя подавлять его. Я говорю, что это «желание знать» не может быть ответом. Желание знать всё больше лишь усиливает и подкрепляет эту самую вещь, которая вовсе не помогла нам разрешить проблемы ни индивидуально, ни коллективно. Я только задаю этот вопрос. «Знать» — это не нечто таинственное или мистическое. Оно всего лишь означает знать, что это стул, или то, что я счастлив или несчастен. Послушай, нам приходится принимать реальность, навязываемую нам. Эта реальность, хоть она и сомнительна, всё же функционирует. Это единственный способ, позволяющий нам здраво и разумно функционировать.
В.:
У. Г.: Это вопрос для меня несущественный, поскольку он ничуть не помогает нам понять ситуацию, в которой мы находимся, ведь движение мысли заинтересовано лишь в установлении причинных связей.
В.: