Выходи за меня (СИ)

Взгляд ее не сулил ничего хорошего, и мы все разом притихли. Даже дедуля и то прикинулся ветошью, начав с упоением разглядывать картину, что висела на стене. Лена сильнее сжала мою ладонь под столом, впившись ноготочками в кожу. Я испытывал непонятные чувства: тревога, радость, облегчение, хотя еще ничего не было ясно. И кто знает, что будет после ее слов, может, пожалеем, что вообще коснулись этой темы. Правда бывает разной, а если учесть, что я не очень везучим человеком был, то, наверное, стоило приготовиться к худшему. Но что меня в действительности могло напугать? Что мой отец мог оказаться маргиналом? Убийцей, вором? Пожалуй, я бы смог принять истину, может, не сразу, но со временем бы точно смирился. Ведь так хотелось хоть что-то узнать о нем.

Черт возьми, но у меня ведь даже отчество было не отцовское. Если раньше я особого значения этому не придавал, то в последние годы – это вводило в ступор, но на все вопросы мама отказывалась отвечать, заявляя, что сейчас не до этого.

– Мама расскажет об отце, – дернул я Димку за руку, заставляя присесть рядом на стул.

Тот совсем растерялся, похоже. Он слегка дернул плечом, обвел нас взором, но все-таки устроился за столом, затаив дыхание.

– О папе? – одними губами произнес брат, обращаясь ко мне. – О нашем, да?

В уголках его глаз выступили слезы, он не мог поверить, что тоже будет удостоен правды. Порой создавалось впечатление, что именно Димке больше всех не хватает отца. Он нуждался в сильном мужском плече, ему требовалась строгость в воспитании и, наверное, будь в наших жизнях настоящий отец многое бы сложилось иначе. Как бы не тянулись к деду в детстве, но понимали, что он играет роль, он всеми силами пытается заменить нам родителя, хотя, возможно, наша вина тоже есть в том, что дед так и не смог построить личное счастье, нянчась с нами.

– Да, – кивнула Лена, и Димка тут же замолк, сосредоточив взгляд на маме.

Та устроилась рядом со мной и, сложив руки на столе домиком, тяжело вздохнула. Ей было нелегко, всем было непросто. Ведь разговор предстоял не о погоде, а столько лет хранить в тайне, чтобы в один момент поведать все… необходима была смелость.

Я смотрел на маму, на то, как пролегла складка между ее бровей, на опущенные уголки губ, как слегка подрагивали ее ресницы, и сердце заходилось в груди. Хотелось, как в детстве прижаться к ее коленям, положив на них голову, свернуться калачиком и сказать, что нет никого дороже. Она, будто услышав мои мысли, взглянула на меня, тихо улыбнувшись, и, начала говорить.

– Матвей, – ее голос дрогнул, словно вот-вот сломается пополам как тростинка.

Я сжал ее ладонь, давая понять, что рядом и что слышу ее. Понимаю и, наверное, приму все слова.

– Сынок, – продолжила мама, – твой папа жив.

Я выдохнул, прикрыв веки, стон сорвался с губ, хотелось закрыть лицо ладонями и дать волю чувствам.

– Где он? – тут же задал вопрос Димка, – где наш папа?

– Дим, – выдохнула мама, замолчав на мгновение, – я сейчас говорю об отце Матвея…

Глава 33. Лена

Люди любят драмы. Порой даже не желая сами того, они их создают.

Кажется, семья Ореховых была из разряда тех, где события в какой-то момент вышли из-под контроля. Все неслось под откос, и это чувствовала не только я, но и Лидия. На парней вообще было больно смотреть, что за мысли блуждали в то мгновение в их головах я даже не могла представить. Но слишком остро ощущала боль Матвея, который, сидя рядом, вздрогнул от слов матери. Его руки затряслись мелкой дрожью, а сам он перестал напоминать живого человека. В его глазах было непонимание, он не знал, как реагировать на правду. С одной стороны, конечно, был рад, что отец жив, но… С другой, получалось, что они с Димкой братья лишь по матери. Удивительно, даже несмотря на это, парни были чертовски похожи. И опять же вслед за одной тайной тянулась и другая, кто отец Димки, где он? И почему это скрывалось от ребят изначально?

– Кто мой отец? – произнес Матвей медленно, сфокусировав взгляд на одной точке.

Он рассматривал ободок фарфоровой чашки, цеплялась за нее, словно боясь посмотреть на нас. Опасался, что увидит в наших глаза жалость, черный омут печали и тоски.

А мне безумно хотелось его обнять, спрятать от всех туманов и вьюг, укрыть своим теплом и горечь его забрать себе, чтобы Матвею стало немного легче. Ведь мне было не все равно, что творится у него на душе в этот миг.

– Я не могу сказать, сынок, – сжав губы, произнесла Лидия, вызывая у Виктора Михайловича вздох сожаления.

– Мама, – стукнул Орехов кулаком по столу, – может, стоит все рассказать, всю правду целиком, а не кусками. Тут скажу, тут нет. А почему? Почему, мам? Я имею право знать. Мне познакомиться хочется с ним, мам, или он вообще не в курсе…. – осекся Матвей, а я сжала его ладонь под столом, боясь пискнуть лишний раз.

– Он знает о твоем рождении, сынок, – не знаю, успокоила ли Лидия этим его или нет, но она не врала в этот момент.