Выхожу на связь(Очерки о разведчиках)

В марте 1944 года его направили на фронт; вот тогда- то он узнал, почем фунт солдатского лиха. Началась тревожная и опасная жизнь солдата-радиста артиллерийского дивизиона полка. Жарнаи участвовал в боях под Керешмезё в Трансильвании. Оттуда их полк был переброшен на Карпаты; в апреле того же 1944 года их часть сражалась на перевале Торонья, а оттуда была передислоцирована под Станислав и Каламею. После нескольких дней кровопролитных и тяжелых боев, в которых венгры понесли огромные — потери, полк был отведен на отдых и расположен в 10 километрах от передовой.

Но отдых оказался слишком коротким; людей на фронте не хватало, и полк был снова брошен в бой. Весь апрель, май и первую половину июня опять пришлось вести беспрерывные бои, особенно под населенным пунктом Делабец. Кому-кому, а ему — линейному телефонисту на командном пункте полкового артдивизиона — было доподлинно известно, что, несмотря на все просьбы венгерских пехотных офицеров поддержать их в бою артиллерией, командир артиллерийско-минометного дивизиона, немецкий капитан, решительно отказывал в этом, высокомерно заявляя, что ему, мол, лучше знать, когда и куда следует направлять артогонь, что-де надо беречь снаряды и мины. А полк, принявший на себя весь натиск русских, нес все большие и большие потери.

Иштван замолчал, как бы заново переживая все виденное и испытанное в те трудные дни на фронте.

— Особенно тяжелым и кровопролитным был бой 19 июня, — продолжал он свой рассказ. — Всем было ясно, что остаткам нашего полка уже не сдержать противника и что он нас окружает. И снова на все просьбы пехотных командиров поддержать нас артогнем гитлеровцы отвечали категорическим отказом. А в это время русская артиллерия открыла огонь по Делабецу, отсекая город от защищавших его частей. Я сидел у полевого телефона и думал: «Зачем я торчу здесь? Чтобы выслушивать просьбы, которые все равно не будут удовлетворяться, чтобы быть свидетелем того, какие бессмысленные и огромные потери несет полк, а немцы нас и за людей не считают? Советские части подошли совсем близко. Многие из наших солдат чуть ли не вслух стали высказывать свои затаенные мысли, да я и сам думал, что нам нечего больше ждать, что давно уже надо было решиться перейти к русским. А более благоприятный момент вряд ли еще представится. Так что нечего медлить, надо тотчас же уходить и сдаваться в плен…»

Так в сердце молодого рабочего в солдатском мундире зрели те семена, что были заложены еще в Сольнокском депо его старшими товарищами по работе. Они не раз говорили и вспоминали добрым словом своих далеких братьев по классу в Советском Союзе. «Разве советские люди начали эту губительную войну? — рассуждали они. — Нет, русские рабочие никогда ничего плохого не сделали венграм, наоборот, они всегда нас поддерживали. А как они были благодарны тем нашим, которые помогли им в боях против контрреволюции и интервентов в годы гражданской войны на советской земле! Так зачем нужна нам, венгерским пролетариям, эта кровавая бойня?!» — Так думали и говорили многие товарищи Иштвана по работе в депо.

— А если это так, то почему я должен убивать русских? Почему я должен драться с ними за швабов, которые хладнокровно посылают на верную смерть моих товарищей? Что хорошего принес нашей стране германский фашизм? И что нам — рабочим и крестьянам — несет наш фашизм, нилашизм, верный прислужник гитлеровцев? Кровь и кровь! Так зачем мне гибнуть в этой войне? Не лучше ли перейти на сторону русских?..

И вот ночью, — продолжал Иштван, — я вышел из блиндажа, чтобы устранить разрыв телефонной линии, а потом плюнул на все и, вместо того чтобы искать место разрыва и исправлять связь, я ушел. Это было в ночь на 20 июня. Пройдя несколько сот метров, возможно с километр, я вдруг увидел в стороне темные силуэты людей, осторожно пробиравшихся в нашу сторону. Это были русские разведчики. Я тихонько окликнул их, они остановились и дали мне подойти с поднятыми вверх руками. Потом они меня подробно расспросили обо всем, что делается у нас на позициях, где находятся огневые точки, в каких местах выставлено боевое охранение. Среди, них был парень, хорошо говоривший по-венгерски. Затем меня отвели на сборный пункт, где я увидел очень многих других венгерских солдат. Некоторые из наших высказывали опасения, что нас на другой день расстреляют — ведь этим всех стращали немцы. Но я был уверен, что это враки. Зачем русским нас убивать, если мы уже против них не воюем? Кроме того, ведь многие из нас добровольно ушли с фронта. Конечно, никто и не собирался нас расстреливать. В лагере я попросил, чтобы мне позволили работать по моей специальности радиста или линейного телефониста, так как хотел бороться против фашистов. Такую работу мне очень скоро дали. А вот теперь предоставлена возможность пойти на боевое задание, и я готов его выполнить, чем бы мне это ни грозило. Буду очень рад, господин старший лейтенант, быть вашим верным и надежным боевым помощником, — закончил свою исповедь Иштван Жарнаи.