Выхожу один я на рассвете

- Он, значит, зубы почистит перед сном, под одеяло шмыг, а в ухо наушничек на проводе. И балдеет. У него там две программы: "Маяк" и еще какая-то волна.

Отец, оживляясь, тянет меня за локоть.

- Знаешь, куда надо за ним ходить?

- За кем?

- Да за хлебом. На кольцо. Там магазин такой есть - с крылечком, как войдешь - налево хлебный отдел. Его все хвалят. И белый есть, и черный. Почти всегда горячий. Ты завтра после уроков не поленись, слетай...

Вот так, братцы мои! Кто о чем, а вшивый все о том же. Честно скажу, это их поколение свихнулось на жратве. "Хлеб драгоценность нашей земли, режь аккуратно, сопли утри..." И так далее в том же духе. С чем, значит, плохо, то и драгоценность, а еще нас костерят: "Ишь, мол, заелись. Сало им, шалопаям, не нравится!" А я действительно сало терпеть не могу. Нашли, понимаешь, желудочную радость! То есть, в Ленинграде в дни блокады, наверное, срубал бы за милую душу, но у нас ведь не Ленинград, верно? И в овощах я не ковыряюсь, как иные бабули, с кассирами не лаюсь. И хлеб мне по большому счету все равно какой. Беру, что дают, и отваливаю. Другое дело - старики. Им, понимаешь, не все равно. Они за свое прошлое готовы воевать по всем магазинам, по всем очередям. Копаются, выбирают, - это, мол, гнилое, а то несвежее. Сделали, понимаешь, открытие! Они же не вчера родились. Сами строили всю эту систему, чего теперь-то возникать?

Выйдя на балкон, я чмокаю губами. Дворовой пес Грымзя поднимает голову, уловив меня агатовыми глазами, на всякий случай виляет хвостом. Старый прохиндей, волк урбанизированного пространства, он прекрасно знает, что манна с небес сама по себе не сыплется. Тем не менее, в чудеса ему тоже хочется верить. Всякое в жизни бывает. Иной раз и впрямь могут швырнуть кусок колбасного изделия. Но, увы, колбасы у меня нет, и чуда не происходит. Без сомнения презирая меня, пес удаляется со двора. Четвероногий для меня и друг для других.

На соседнем карнизе творится оргия. Черноклювый воробей с полдюжины раз пикирует на встопорщенную воробьиху. В конце концов у него все получается и, отлетев в щель под балконом, он распластывает крылья и теряет сознание. Видимо, от усталости и счастья.

Самое смешное, что из-за стекла на весь этот разгул страстей изумленно смотрит кошка. Она явно в шоке, и состояние у нее близкое к инфаркту.

А далеко-далеко вертлявой рекой вьется дорога. Крохотные, не больше клопиков, по ней перемещаются грузовики и легковушки. Одни едут слева направо, другие наоборот. Жизнь бессмысленно перемешивает людей и технику, и, глядя на этот бестолковый круговорот, я начинаю впадать в прострацию. Грымзя внизу ложится на брюхо и, волоча задние лапы, ползет по асфальту словно раненный боец. Это его собственное "ноу-хау" метод борьбы с насекомыми. Таким образом он успевает проползти метров десять, когда звонок в дверь отрывает меня от раздумий. Пройдя в прихожую, я предусмотрительно приникаю к глазку. По счастью, это всего-навсего Семен.

- Хари, Рама! - приветствует он.

- Хари, Сема! - я затаскиваю его на кухню и усаживаю на табурет. - Давно не виделись.

- Еще бы! - Он водружает на стол початую поллитровку. - У Вована, понимаешь, именины. Ты ушел, а я вдруг вспомнил. Третий год паршивцу! Само собой, решил отпраздновать. Только ты ведь знаешь, дома нельзя. Жена без того пилит. Знаю, говорит, вас поэтов! Вам только и нужно, что одиночество и много-много женщин!

Я как заклинание повторяю про себя словесный ребус. Загадочный каламбур, что в состоянии измыслить только бдительная супруга. Одиночество и много-много женщин... Ну, конечно же! Вот она изюминка мира! То, чего нет, но к чему мы всегда стремимся. И правильно говорил Ла Брюйер: все наши беды проистекают от невозможности быть одиноким...

- Вот и пришлось к тебе топать. - Удрученно подытоживает Семен. - Какая разница где пировать, верно?

- Так-то оно так, только у меня, Сема, велосипед сперли.

- Тоже отметим. В смысле, значит, помянем. Дорогой был велосипед?

- Дорожный. Со спидометром. Сам скорость показывал.

- Такой действительно жаль... - Гость глазами указывает на буфет. - Готовь стаканы и закуску.

- Стаканы есть, а всей закуски - одна краюха.

Семен мнет краюху пальцами, осторожно пробует на зуб.

- Сколько лет этому кирпичу? - Он пристукивает краюхой по столу. Звук получается гулким.

Укоризненно качая головой, я декламирую:

- Ты другу за шиворот бросил кусок

Хлеба того, что крестьянин испек,

Того, что рабочий привез на коне,

Что Ленин любить приказал нам вдвойне.

- Кого любить-то?

- Что кого?

- Любить, спрашиваю, кого приказал? Коня или рабочего?

- То же мне, поэт-песенник! Ода чему посвящена? Хлебу. Его и любить.

Семен добродушно гогочет.

- Голь бесталанная! Эх, вы! Туда же - сочинять!..

- Сам ты голь!

- Ладно, шучу. Кто-то дерется за время, а кто-то и за материю, - взгляд Семена чуть затуманивается. - Первые рискуют проиграть все, вторые вообще никогда не выигрывают.

- В чем же тогда вселенская суть?

- А ни в чем. Живем - и хорошо!.. Давай тяпнем, Тема, за моего Вована - молодого и глупого, растущего несмотря на мировые катаклизмы.