Выкуп

Он окончательно разочаровался в своем плане и возможностях, а после того как уничтожил оплот святой силы и единственное убежище на сотни километров, опустил руки, потеряв всякую надежду на спасение Катиной, Митиной и своей души. Конечно, деваться было уже некуда. Паша был готов схлестнуться со злом и стоять насмерть столько, сколько сможет. «Глупо! Как же глупо… Нужно уносить ноги. Немедленно!» — вдруг подумал он и ринулся к мальчику, но не успел вскочить с табурета, чтобы взять ребенка в охапку и броситься прочь из этого проклятого места, как на улице послышался шорох. Паша замер. Прислушался. Шорох постепенно становился навязчивее. Сначала звук шел со стороны двери, а потом и окон. Охотник перекинул патронташ через плечо, нащупал узел веревки, связывающей его с жертвой, снял оружие с предохранителя. Тем временем шорохи сменил скрежет — царапали дверь. К шуму, окружавшему дом, добавилось кошачье мяуканье. На протяжное «м-я-я-у» Павел с облегчением хмыкнул, улыбнулся и хотел было направится к Мите, как вдруг по крыше застучали десятки ног. Топот напоминал детский. Неизвестные, будто бы обутые в туфли на каблуках, двигались со всех сторон к печной трубе. К слову, кошачье мяуканье никуда не делось, напротив, оно стало доноситься со всех сторон, но, как и топот, в один миг исчезло, словно было иллюзией.

В полумраке помещения царила тревожная тишина. В углах избы Паше мерещились страшные образы, он принялся вертеться и целиться в темные пятна, которыми были разукрашены закоулки жилища. Пока грешник, поддавшись панике, пытался найти врага, из топочной дверцы небольшим облаком вырвалась зола. Сажа была невидима в темноте, и охотник только почувствовал, как печной запах стал резче. Павел решил занять место у елки, чтобы в случае появления воров стрелять в упор, но когда повернулся к елке — увидел группу темных низких силуэтов. Сгорбленные, похожие на детей, в лохматых маскарадных костюмах уставились на мешок с ребенком горящими, как раздуваемые ветром угли, крошечными глазенками. Существа едва слышно переговаривались, спорили о чем-то, не замечая мужчину. Один из чертей держал точно такой же мешок, который приготовил для них Паша.

— Берите мешок и проваливайте! — мужчина попытался говорить уверенным тоном, но его голос дрогнул. Черти синхронно подняли головы и устремили на него свои пылающие глаза. Один из чудовищ поднял мешок за веревку, привязанную к мальчишке, и зловеще улыбнулся, оголив узкие длинные зубы.

— Это чтобы пацан не ушел до сделки, — попытался объяснить человек, но, видимо, черти знали помыслы смертного. Не раздумывая, существа схватили мешок с мальчиком и попятились в темный угол. Павел ощутил, как веревка, завязанная на поясе, начала тянуть в сторону. Второй мешок, в котором должна находиться его дочь, по-прежнему был в лапах одного из них. Черти рассредоточились по комнате и, на полусогнутых, принялись вертеться вокруг мужчины, не сводившего глаз с чудовищ, державших мешок.

— Я все сделал как вы просили! Все выполнил! — заорал он, оглядываясь на окружавших его, обросших шерстью, монстров. Некоторые заскочили на стол и принялись хватать приготовленную для них еду, другие — бросились к двери, а следом за ними торопливо двигались черти с мешками, в которых беспомощно вопили дети. Долгих три года Павел не слышал голоса своей Кати, а сейчас он доносился из мешка в считаных метрах. Его дочь звала на помощь. «Пора!» — промелькнуло в голове и отец, вскинув ружье, открыл беглый огонь по черному силуэту. Чтобы ни в коем случае не задеть картечью ребенка — охотник целился в ноги монстра. Раздался грохот, мелькнула вспышка, и жертва скрылась за повисшими перед глазами белыми пятнами. Охотник, привыкший к темноте, был ослеплен. Он слышал топот чертей, лязг засова входной двери и ощущал, как в помещение хлынул ледяной воздух. Постепенно глаза начали различать детали интерьера и метавшихся по всюду существ. В двустволке был еще один патрон, который Павел мог использовать. Он вскинул ружье, чтобы выстрелить в очередную фигуру, появившуюся впереди, но вдруг осекся.

— Не-е-е-т… — простонав, он бросил оружие, где стоял, и, опустившись на четвереньки, пополз к оставленному ворами окровавленному мешку, — Катя!? Катенька!! — развязывая веревку, произносил он имя дочери.