Выкуп

Я смотрю на макет, на шарик с резинкой. Понимаю ли я? С одной стороны – да, понимаю. Генеральный обладает способностью объяснять сложное простыми словами. С другой стороны, за пределами этой простоты остаётся столь многое, что я не могу ответить утвердительно.

– Термин «эластичность души», – продолжает Генеральный, – введён мною, он означает способность выходить за пределы телесной оболочки. Этой свойством обладает один человек из тысячи. А может – из миллиона. Пока нет статистики.

Один – на миллион. Я сразу вспоминаю Саню. Как же так вышло, что мы оба – «эластичные», коли это явление – такая редкость?

Но я подавляю возникший соблазн – рассказать о Сане. Верить нельзя никому. Пока я молчу – он в безопасности. В том случае, конечно, если сам не угодит в какую-нибудь ловушку или не ввяжется в авантюру.

А я, похоже, уже завяз по уши. Зачем этот странный человек, седовласый Генеральный конструктор посвящает меня в детали своего открытия? Если он сумасшедший, это полбеды. Тогда остаётся найти способ убежать. Беда, если он вполне вменяем.

– Я вижу, Дима, вы ещё не вполне поверили мне… – говорит Генеральный. – Но почему? Кому как не вам – понять меня? Вы же покидали тело, вы же путешествовали бестелесным образом?

Он так жадно смотрит мне в глаза, что я вдруг понимаю, что сам он лишён этой способности – покидать тело. Он не знает этой муки – вырываться за телесные пределы. Он не познал этого упоенья – полёта души.

– Да, вы правы, – соглашается он. – Я не умею вырваться дальше, чем на метр-полтора. Почему? Тайна сия велика есть… А вы, Дима, на какие расстоянья? Как вы себя ощущали? Расскажите! – просит он. – Как это?

Глядя на его живое, переполненное неподдельным интересом лицо, я пересказываю ему свои ощущенья. Я пытаюсь передать ему представление о том странно-восхитительном чувстве бестелесного полёта, почти бестелесного – потому что какой-то, едва ощутимый контакт с окружающей средой всё же остаётся. Я тщательно выбираю слова, я обдуманно стараюсь не сказать ничего лишнего, – что могло бы повредить мне, Сане или кому-то из наших близких.

Я обозначаю ему географию своих полётов, умалчивая и про Любку с олигархом, и про синайский голос. Я подтверждаю его научные догадки насчёт того, что чем дальше душа удаляется от плоти, тем большее беспокойство у неё возникает. Беспокойство, переходящее в лёгкую панику, когда безотчётно хочется вернуться, а причины – не понимаешь, потому что видимой и осязаемой опасности – нет.

Затем наступает время лабораторных исследований. Меня ведут в комнату без окон, облепливают датчиками, кладут внутрь огромного прибора, – что-то вроде гроба.

Генеральный сидит за экраном и просит меня попробовать – выйти из тела.

Куда денешься – я пробую. Получается не сразу. А когда получается – я тотчас пытаюсь взмыть, однако не тут-то было: я натыкаюсь на какой-то невидимый барьер. И вижу из-под высокого потолка довольную физиономию Генерального. Он крутит головой, вроде как пытается увидеть меня, невидимого.

– Очень хорошо! Замечательно! – восклицает Генеральный, когда я выбираюсь из гроба-прибора.

Он показывает мою энцефалограмму на экране и говорит, восхищённо качая головой, что я редкий экземпляр, лучший в их плеяде…

Ну вот, уже – плеяда. Выходит, я у них не один. А где же тогда мои товарищи по несчастью?

Но я не задаю прямых вопросов. Нужно быть осторожным и покладистым. До поры до времени.

Генеральный расспрашивает меня об ощущениях – когда я пытался улететь. О барьере.

– Мы ещё много не знаем, но кое-что придумали, – с удовольствием смеётся Генеральный. – Мало того…

Тут голос седовласого генерального конструктора возвышается буквально до патетических нот. И я понимаю, что такие вот минуты – торжества, гордости своим открытием-детищем, минуты подведения итогов, – для него редкость. Кто может оценить его труд, его выдающиеся достижения? Наверное, такова участь многих гениев: творить в пустоте-одиночестве и не слышать должного голоса одобрения.

– Мало того, – продолжает Генеральный, – мы нашли способ при некоторых условиях отделять душу от тела.

В эту секунду я невольно улыбаюсь, потому что самый простой способ отделения души от тела известен давным-давно, с момента сотворения мира.

А Генеральный добавляет, что их методика практически безболезненна для пациентов и без особых последствий для них, потому что тела и души хранятся совсем рядом, в двух метрах.

И он снова чуть оттягивает шарик на резнике, и тот, падая по дуге, попадает манекену промеж его ног…

– Идёмте, Дима! – Генеральный направляется к двери.

Я иду за ним вдоль столов. Работники занимаются своим делами, никто не обращает на меня внимания. Мы оказываемся в длинном коридоре, проходим его до конца. Новая дверь. За ней – зал. Прохлада, так что сразу пробирает до мурашек. Посередине зала – узкий проход. Справа и слева – ряд панелей-ячеек, как в камере хранения на вокзале, только ячейки раза в три больше.

– Смахивает на морг, – кивает Генеральный. – Ничего не поделаешь.