Выкупи меня

Мы проходим через массивную дверь и оказываемся… в гостиной. Здесь царят лофт и хай-тек, но, тем не менее, выглядит всё вполне уютно и по-жилому.

Злотских разводит руками:

— Вот, живу на работе.

И, несмотря на то, что он пытается бодриться, в тоне сквозит отчаянное одиночество. И сейчас я вижу перед собой лишь немощного старика, у которого нет рядом родных и близких. И иррациональная жалость колет сердце.

— Располагайтесь, — гостеприимно предлагает он. И мы рассаживаемся по кожаным диванам.

Тут я уже буквально висну на Арисе. Он, как обычно, собственнически обнимает меня, крепко прижимая к себе. Пряча в надёжных родных объятиях.

Мне так хорошо и спокойно. Все страхи и волнения, вся злость отступают и деваются куда-то.

Старик смотрит на нас почти с умилением. Складывает руки домиком на уровне губ и говорит:

— Я намерен рассказать вам сказку. В ней, как обычно, будет и намёк, и урок. Готовы услышать?

Дружно киваем — жалко, конечно, что опять всё иносказаниями, а не напрямую.

Злотских опускает руки на подлокотники кресла, окидывает нас хитрым взглядом и начинает:

— Жили-были два друга…

Заметив наше внимание, Злотских довольно улыбается и продолжает:

— Они заботились друг о друге, пожалуй, даже сильнее, чем некоторые родные братья. И всё время тосковали, что не связаны узами родства. Уж не знаю кому именно из них, а может — обоим сразу — пришла идея, что если природа не наградила их кровным родством, то они должны сами устранить это недоразумение. В общем, не придумали ничего лучше, чем поженить детей. У одного из них уже подрастал десятилетний сын, у другого — только родилась прелестная дочурка. Вот они и обручили своих отпрысков.

Чувствую, как у меня за спиной напрягается Арис:

— То есть, — недобро хмыкает он, — двое учёных, которые вроде бы должны прогрессивно мыслить, повели себя… как в ретрограды? Вы знали об этом?

— Знал, — подтверждает Злотских, — и не оправдывал. Сразу говорил — будут последствия. Дети могут заупрямиться. Банально не понравится друг другу. Это неправильно — решать за кого-то.

Хохочу. Пусть это непристойно и слегка хамски, но… Человек, который спокойно пошёл на то, чтобы подсадить моей матери не пойми кого, говорит сейчас о выборе и свободе воли.

— О, — усмехается он, — я понимаю тебя, Ника. Но это действительно так. Я ведь тебе говорил: то, что обусловлено рамками научного эксперимента, — одно. А жизнь — это жизнь… Это совсем другое.

— Не вижу принципиальной разницы, — складываю руки на груди, закрываясь от него. — И не хотите ли поведать собравшимся тайну моего рождения? — Полуобрачиваюсь к мужчинам: — Аристарх, родной, ты женился на генетическом мутанте. Сева — к сожалению — мы с тобой не родственники, я — не дочь Вячеслава Дрейнга.

Злые и недоумённые взгляды впериваются в нашего визави. Злотских склоняет голову в сторону, прикрывает глаза и поднимает руки:

— Сдаюсь! Уела!

— Может, сначала вы всё-таки объяснитесь? — говорит Аристарх. Я кожей ощущаю, как он взвинчен сейчас.

— Да тут и объяснять особенно нечего, — отнекивается Злотских. — До встречи с вами, молодые люди, я поведал этой прелестной юной особе тайну её рождения.

И он пересказывает то, что поведал мне, когда мы ехали в лифте.

Однако рассказ должного впечатления не производит. Особенно — на Драгина. Теперь приходит очередь Севы хмыкать и складывать руки на груди.

— Вы, Клим Давыдович, как всегда выдаёте лишь часть правды. Ту, что выгодна вам. Не так ли?

Злотских улыбается:

— А вы, мой юный друг, разве не так же поступаете? Разве «выгодно» вместо «правильно» — не стало ли давно нормой для нашего общества?

Но Драгин и ухом не ведёт на эти доводы. А ведь старик прав — совсем недавно Сева провернул то же самое со мной — выдал лишь то, что было нужно в данный момент.

— Дедушка предупреждал, что с вами нужно держать ухо востро.

— Он был мудрым человеком, — соглашается Злотских. — Жаль, что не все его слушали. Ну что, Всеволод, тогда, может быть, вы поведаете нам невыгодную версию. В память о деде.

— С удовольствием, — Драгин разворачивается так, чтобы смотреть мне прямо в лицо, и произносит: — Ника, всё, что рассказал тебе этот человек — чушь и блеф, цель которого — запугать тебя. Выбить твёрдую почву из-под ног. Он ведь сказал, что твоя мать узнала о готовящемся эксперименте? — Киваю. — Вот только не сказал, на какой стадии? — Верно, не сказал. — На самой первой. Ей удалось подменить образцы. С тобой всё в порядке, Ника. Ты — дочь своих родителей. Единственное, что в тебе подшаманил твой отец, — твоя связь с «лотосом». Он словно настроил его на тебя. Будь иначе, как говорит этот человек, — машет головой в сторону Злотских, не оборачиваясь к нему, — мой старик не стал бы так ратовать за тебя. И здесь говорил долг, а не выгода, уж поверь.

После его рассказа у меня словно бетонная плита падает с плеч. Арис, видя моё состояние, притягивает к себе и шепчет в волосы: «Я бы и мутантом тебя любил».

Драгин, услышав заявление, лишь улыбается: