Вынужденное знакомство

– Много плохого, – сделав большой глоток, заявил Ярыгин. – Потому что уже через год Марьяна будет ненавидеть своего отца только за то, что он русский, и потому, что он четко гендерно ориентированный мужчина, не признающий никаких разнообразий полов, кроме мужского и женского. Потому что он считает основными и базовыми человеческими ценностями традиционную семью, понятия чести, совести, устои морали и нравственности и простой патриотизм и уверен, что есть вещи, которые святы и которые нельзя предавать просто потому, что нельзя, и всё, без всяких объяснений. И я не хочу, чтобы моему ребенку объяснили, что тот, кто не любит негров, – это расист, тот, кто не любит евреев, – антисемит, а тот, кто не любит русских, – это правозащитник. Не желаю, чтобы моя дочь отказалась и отреклась от своей национальности и начала стыдиться, что она русская. И не желаю, чтобы в десять лет ее поставили перед выбором, кем она хочет быть – мальчиком или девочкой, объясняя, что мальчиком в ее случае все-таки выгоднее и правильнее. Не желаю, чтобы в детском саду ей читали книжки про маму и папу одного пола и показывали рисунки, как это происходит…

– Все, все! – остановила его пламенную речь Полина и посочувствовала: – Непросто, да, Прохор Ильич?

– Да, извини, – усмехнулся он, – это не с тобой спор, Полина Пална, как ты понимаешь.

– Наболело, – кивнула она, – я понимаю. То есть лично ты никуда уезжать не собираешься и поддерживаешь СВО и решение президента воевать на Донбассе? Я верно уловила твой месседж?

– Мой дед – профессиональный военный, ребенок войны, чудом выживший в блокадном Ленинграде. Отец – военный, с которым мы промотались по гарнизонам по всей стране. Старший брат – военный вертолетчик. Такая вот династия. Я воспитан на четком, здоровом патриотизме, без всякого «квасного» налета и тупой слащавости. Отчизна для меня не пустое слово, а наполненное глубоким смыслом понятие, и я просто люблю свою страну. Но я не топлю за ура-патриотизм направо и налево, никого ни за что не агитирую и не тычу своей позицией ни в укор, ни в призыв – все взрослые люди и выбирают свой путь сами. Просто делаю то, что считаю правильным и нужным, и так, как считаю верным.

– Помогаешь Донбассу? – уточнила Полина.

– Не в этом дело, – ушел от прямого ответа Ярыгин. – Мы же говорили о Марьяше. Я объяснил Евгении, что не дам разрешение на выезд ребенка из страны, и по этой причине у нас возникли трудности общения и взаимопонимания. Мало того, мой отец через свои знакомства сделал так, что на всех пограничных контролях теперь есть фотографии Марьяны с предупреждением о возможной попытке нелегального вывоза этого ребенка.

– Жестко, – не одобрила такой метод Полина. – Понятно, почему с родней жены у тебя разладились отношения.

– Они разладились не поэтому, об ориентировке никто не знает, кроме нас с отцом, а потому, что они придерживаются прозападных убеждений и считают европейскую цивилизацию единственно возможной и правильной, а исторический путь России, ее устройство и государственность – отстоем, отсталым захолустьем. Или что-то в этом роде, я особо не вслушивался в рассуждения, которыми они меня грузили.

– То есть получается, из-за тебя они не могут уехать?

– Почему? – удивился вопросу Прохор. – Дед с бабушкой и родители Евгении уже уехали. Велком, как говорится, Евросоюз.

– А вы ведете с ней войну за ребенка, я правильно понимаю?

– Да нет, не ведем, – покачал устало головой Прохор. – Она пока заканчивает работу над одним своим долгосрочным проектом. Евгения очень талантливый архитектор, у нее своеобразное художественное ви́дение и эстетика и интересный творческий стиль, немного странноватый, но определенно сильный. Уже год строится дом по ее проекту для одного богатого заказчика, и она же делает там дизайн интерьера. Мне очень нравится то, что она делает, стильно получается. Так что мы не воюем, а занимаемся каждый своим делом.

– Понятно, – выдохнула Полина, поняв, что болезненную для него тему он закрыл.

– А вот скажи, Полин Пална, если бы не удерживало тебя в стране происшествие, случившееся с твоей невесткой, ты бы уехала? – спросил Ярыгин.