Вынужденное знакомство

– Это-то да, свобода хлынула потоком, тут не возразишь, – согласился тот, иронично хмыкнув. – Только напрашиваются два вопроса. Первый: кто именно отменил эти правила? И второй: а какие новые правила установили вместо прежних? Есть ли границы дозволенного и хоть какая-то цензура? У нас вот сейчас ставят и показывают спектакли, где по сцене ходят голые люди и даже изображают, а иногда и не изображают, а реально производят акт совокупления. Типа: художник так видит, он закладывает глубокий смысл в свою трактовку произведения. И всю эту лабуду впаривают людям в качестве «нового, прогрессивного прочтения». И когда выйдет на сцену голый чувак, повернется к зрителям жопой и начнет процесс испражнения, это тоже объявят каким-то особым, глубоким взглядом художника. И люди будут сидеть, смотреть, нюхать и думать про себя: «Интересно, что хотел сказать режиссер? В чем тут зерно этой роли и актуальность протеста?»

– Ярослав Антонович, – попеняла ему Полина, живо представившая себе столь ярко описанную им сцену, – мы все-таки едим.

– Ну извини, Пална. Ну хорошо, будет он не ср… то самое, – увидев сморщенный носик девушки, тут же исправился он, – а, скажем, избивать другого человека или даже ребенка. И это воспримут как некий перформанс и глубокую авторскую хрень. А потому что публика, жители нашей страны уже подготовлены даже к этому. Их годами развращали, постепенно отменяя те самые нормы и законы морали, отменяли нравственные устои, человеческую стыдливость, давая взамен идеологию либерализма, вседозволенности и культа потребления. Абсолютно типичный социальный инжиниринг, направленный на то, чтобы переформатировать население какой-либо страны, сделав из него почитателей и потребителей их ценностей, их нравственности, а как следствие – и их законов и образа их жизни. То есть подготавливая в другой стране вражеских агентов, которые за них готовы будут порвать-продать и даже убить-устранить. И ваша Галерея есть не что иное, как один из элементов этой пропаганды и продвижения такого рода ценностей. Ты вспомни, какие картины и работы вы выставляли последние годы, чему давали приоритет и как много среди них было настоящих, сильных работ, пусть не пропагандирующих, но хотя бы раскрывающих красоту России, ее народа. А?

И вздохнул, отметив, как напряглась девушка.

– Вот то-то и оно. Вижу, что ты, Полюшка Пална, прекрасно это понимаешь. Тогда почему ты до сих пор работаешь в этом «Центре»?

– Ну, – вздохнув тягостно, сказала она повинно, – должен же там работать хоть кто-то, кто может не пропустить муху на куче или изображение расчленения человека, садизм или извращение. Кто будет бороться и продвигать других художников-неформалов, ну хоть немного.

И, вспомнив о еще одной важной причине, удерживающей ее на этом месте, начала предательски заливаться румянцем.

– А чего смутилась-то? – подивился Званный, – Я тебе верю, ты все правильно сказала. Или что-то еще? – И усмехнулся. – А-а-а, понятно, денежки? Так и не тушуйся, чего стыдиться, куда ж без них, без денег вездесущих, жить-то всем надо. Но ты бы поискала другое какое место себе, Пална, не надо тебе в этом участвовать. – И повторил: – Не надо.

Он посмотрел в окно. Помолчал, явно о чем-то задумавшись, вздохнул и поделился с Полиной размышлениями:

– Увы, но Россия стремительно теряет свой культурный суверенитет, становясь колониальным придатком общеевропейских ценностей. Тебе же наверняка известно, как работает закон внедрения в сознание того, что оно отторгает и не воспринимает как не совпадающее с его культурным кодом и нравственностью? Думаю, что вас этому учили в университете. Чем чаще человеку предъявляют какое-то произведение или мысль-идею, тем больше и больше он его смотрит, слушает и запоминает и тем больше оно востребовано, вскоре становясь неотъемлемой частью его интеллектуального мира. И ваш «Центр» занимается именно этим: перекодирует эстетически-нравственное восприятие граждан нашей страны. А ты часть этого переформатирования, как бы ты ни старалась идти против течения и за что-то там бороться.

– Это очень непростой вопрос, – уклонилась от прямого ответа Полина.

Не во всем с ним согласившись, спорить и отстаивать свое мнение тогда она не стала, не чувствуя силы убежденности в себе и серьезной уверенности в своих аргументах, понимая, что надо бы глубже разбираться в предмете для столь непростого спора.

Та их знаковая встреча у картины в Галерее и тот их первый разговор в милом уютном кафе отпечатались в памяти Полины с какой-то странной, поминутной ясностью и четкостью.

В столице Званный появлялся редко, как правило, дня на два-три, раза четыре в году и всегда проездом, большую часть времени проводя на Донбассе. Иногда на месяц-полтора уезжал перевести дух и отдохнуть домой в Сибирь, откуда был родом и где проживал постоянно до четырнадцатого года, или куда-нибудь к друзьям в Карелию, в Питер… да и бог знает куда и где носила неугомонная душа этого талантливого художника.