Вынужденное знакомство

И всякий раз Ярослав Антонович приезжал неожиданно, заставая Полину врасплох. Звонил по прилете из аэропорта или с железнодорожной станции, а то и вовсе кто-нибудь подвозил его прямо к дому, где располагалась приютившая их мастерская «психоделиста».

Полинка сразу же бросала все дела, срывалась и мчалась на встречу с любимым художником. И замирала от восторга, переживая и испытывая нечто непередаваемое, когда рассматривала его новые работы, которые тот привозил. Иногда, редко, но бывало, они о чем-то да и спорили. Ярослав Антонович пытался «образовывать» девицу недальновидную, разъясняя той реалии большой политики, а Поля, каждый раз после их встречи дававшая себе обещание непременно подготовиться к следующему диспуту, изучить-проштудировать вопрос поглубже, чтобы аргументированно возражать (и всегда благополучно забывая про то свое давнее обещание), все же втягивалась эмоционально в разговор, принимаясь спорить, не соглашаясь с некоторыми его утверждениями.

И, конечно, никогда ничего не могла доказать и переспорить художника-философа, но справедливости ради надо заметить, что все же больше слушала его рассуждения, вникала, поражаясь и удивляясь.

– Зачем вам нужна эта операция? – каждый раз возмущенно попрекала она его. – Вы великий художник, необыкновенный талант, вам надо работать, писать картины, а вы рискуете, подставляетесь. Там же стреляют и убивают людей, а вы большой, в вас все пули и осколки, наверное, летят, – распалялась она под конец своей речи, волнуясь за него ужасно.

– Да какое, – отмахивался беспечно Званный, – так, пострелушки с двух сторон.

– Тем более, – кипятилась Полина, – вам-то оно зачем?

– Так там русские люди, Полюшка, – дивился ее непониманию Ярослав Антонович, – разные по национальности, но русские же. Люди, которым запретили быть русскими, у которых захотели отобрать их язык, их память, их предков, их победы, их идентичность. Приказали стать иными и забыть о своих корнях и о своей истории. А когда они отказались подчиняться этим запретам, их начали уничтожать. Реально уничтожать, без дураков.

– Но это все геополитика, – возражала Полина.

– Геополитика, Полюшка, а то что же. Но это же не значит, что надо отдавать своих родных людей на убой каким-то упырям. Нацистам, которые стреляют по мирным жителям, по старикам и детям.

– Да, – соглашалась Поля, – это дико, это неправильно, это просто жесть какая-то, согласна. Но ваше оружие – кисть, сила вашей пропаганды в тех произведениях, что вы творите. Говорите, протестуйте искусством.

– Так я и говорю, – кивнул Званный и рассмеялся. – Только, как известно, Полин Пална, доброе слово, подкрепленное автоматом Калашникова, оно куда как более весомо и доходчиво, чем просто доброе слово. Тем более что даже такому замечательному специалисту, как ты, ох как сложно протолкнуть, предъявить и представить миру мое «доброе слово».

Это да. Тут Званный был прав… как он говорит: «Чтоб им всем ядрен-батоном подавиться».

Полине стоило неимоверных усилий организовать первую выставку Званного в Москве. И пусть та прошла в частной галерее, «пропускная возможность» которой была весьма ограничена, но, подняв все свои связи и знакомства, дойдя до того самого внука бабушкиной подруги, служившего в Министерстве культуры, что устроил когда-то ее в экскурсбюро, Полине таки удалось представить работы Званного на ознакомление зрителей и ценителей искусства.

И выставка прошла выше всяких ожиданий и похвал. Многие работы Ярослава Антоновича купили, но это оказалось не единственным результатом. За время, что Полина продвигала и организовывала выставку, она приобрела круг единомышленников, приверженцев классического, реалистического искусства, через которых вышла на подразделение некого комитета при Госдуме, который был ориентирован, условно говоря, на сохранность культурного фонда России. Название и заявка громкие, а по сути все на голом энтузиазме и общественном, частенько подводящем мнении. Но все же, как показала практика, и они пусть немного, но что-то могли.

Кстати, с помощью именно этого подразделения и неравнодушных людей, работавших в нем, Полине удалось впоследствии устраивать и проводить показы работ и других своих «подопечных».

Эту ободрившую ее мысль она додумывала на ходу, торопливо поднимаясь по лестнице в мастерскую, расположенную выше последнего этажа, в мансарде, имевшей свой отдельный выход на крышу старинного здания бывшей купеческой слободки Москвы. Туда Поля и ворвалась, запыхавшаяся и взволнованная до невозможности.

– Ты же говорил, что это всего лишь «пострелушки»?

Уже довольно давно она перешла со Званным на «ты», но исключительно по имени-отчеству, с почтеньем-уваженьем, как говаривает бабуля Василиса. И с порога потребовала разъяснений:

– Я просмотрела новостные ленты и послушала радио в машине, все говорят только о специальной военной операции.

– Ты охолони, Полин Пална, – остудил ее разгоряченность Званный, – давай-ка вот чайку попьем да поговорим, – указал он жестом на сервированный им в ожидании Полины стол.