Вынужденное знакомство

Полина опять выдохнула, справившись с эмоциями, отпила чаю, отвела взгляд, чтобы не смотреть на мужчину, внимательно слушавшего ее.

– Никогда не страдала тревожной мнительностью. И «всепропальщица» из меня никудышняя, всегда предпочитала справляться с проблемой, чем паниковать и жаловаться, а пугаться уж после. Но оказалось, я жестоко переоценила себя, свою жизнестойкость и способность справляться с трудностями. Видимо, потому, что все мои прежние трудности были такой хреновиной соленой, как говорит один замечательный человек, что теперь могут вызывать у меня лишь ироничный смешок. А стоило свалиться настоящей беде и более серьезным испытаниям, как я ударилась в панику и истерику… И вот простой сорняк, ободравший мне ладонь, послужил триггером к выплеску всех эмоций и накопившихся страхов.

Она снова посмотрела на соседа.

– Такой жесткий экспириенс вышел, Прохор Ильич. Какой-то адский движ, как говорит мой братец, – усмехнулась она с горечью и всего на мгновение, словно приоткрывшись, бросила на него какой-то растерянно-беззащитный взгляд. Но, тяжело выдохнув, попросила уже решительным, почти деловым тоном: – И давайте мы больше не будем обсуждать трудности и проблемы мои и моей семьи, Прохор Ильич. Я и так непонятно почему излишне разоткровенничалась. Примем за версию, что таким образом я пытаюсь оправдать свое агрессивное и чересчур экспрессивное обращение к вам и желание за него извиниться.

И, торопливо допив оставшийся в ее чашке чай, Полина поднялась из-за стола, объявив о своих намерениях:

– Я, пожалуй, пойду домой.

Посмотрев на нее немного удивленным, изучающим взглядом пару мгновений, Прохор поднялся, уведомив:

– Я вас провожу.

– Можно я не стану переодеваться, а верну вам халат позже? – попросила Полина.

– Разумеется, – кивнул он. – А еще я дам вам дождевик и резиновые калоши.

Через ту самую калитку между участками Ярыгин проводил девушку до самого дома, за весь этот короткий путь, не обменявшись с ней ни единым словом. Лишь войдя под козырек над крыльцом, перед тем как проститься, забирая у него пакет с продуктами и пакет со своими мокрыми вещами, Полина дежурно поблагодарила уставшим, потухшим голосом.

– Спасибо за чай и вообще за заботу, – улыбнулась она дежурно-тускло. – А халат я постираю и верну вам в ближайшее время.

– Можете не торопиться, у меня есть еще, – уверил ее сосед с усмешкой.

– До свидания, Прохор Ильич, – не приняла легкости его тона девушка, поспешив распрощаться.

– Да свидания, Полина, – ответил он коротко.

Развернулся и шагнул с крыльца под дождь.

Не спалось Ярыгину никак, все думал-размышлял о девушке Полине, вот не давала она ему покоя, хоть ты что ни делай. Вспомнил о внезапно случившемся с ним коротком приступе не то просветления, не то приобщения к чему-то недоступному в будничной житейской размеренности, к некому высокому чувствованию, которое может посетить человека лишь в краткие мгновения высшего духовного переживания, когда он соприкасается с настоящим искусством, например с великой музыкой или созерцанием картины гениального художника.

Впрочем, охватившее Ярыгина состояние было наполнено не одними лишь высокими чувствами, было в нем, честно сказать, и физическое влечение, и нечто похожее на странное узнавание.

Хотя ерунда все это – просто минутное вдохновение, посетившее человека, не чуждого творчеству и умеющего ценить воплощение фантазий на холсте, в ватмане, в камне и дереве, в ярких красках и прозрачных полутонах, – как получилось в тот момент, когда дождь размыл четкие очертания лица и фигуры девушки, словно окутал прозрачным покровом тайны…

Он смотрел вдаль, на обрывающиеся у кромки реки огоньки светящихся фонарей, на сереющую водную гладь в размытых полусумерках белой ночи, и размышлял над тем, что она ему рассказала.

Надо иметь определенную смелость, чтобы поделиться с незнакомым человеком своими переживаниями. Хотя, как раз таки переживаниями она и не делилась – просто перечислила цепь неприятностей и бед, обрушившихся на ее семью, лишь слегка упомянув о своих чувствах. А как только поняла, что слишком разоткровенничалась, заметно напряглась, стушевалась и сразу захлопнулась.

Интересная девушка. Интересная. Правда, наговаривает на себя зачем-то, признаваясь в слабости характера. Понятно, что у каждого человека есть свой предел моральных и душевных сил, но что-то подсказывало Ярыгину, что у этой девушки потенциал оных куда как побольше, чем у многих ее ровесниц и чем думается ей самой. Закваска у нее иная, и это чувствуется при всей ее физической и женской хрупкости и какой-то даже утонченности.

Как всякий творческий человек, Прохор, как говорится, примерил на себя те обстоятельства, в которых оказались Полина и ее родные, признавая, что уж очень фиговая получается ситуация. Не полное горе-беда и ужас кромешный со смертями и разрушениями, как у многих людей на Донбассе прямо сейчас, в это самое время, но тоже далеко не рахат-лукум – хреновые, прямо скажем, дела.