Выпьем за прекрасных дам

— Да как вам угодно будет, отец инквизитор, а я вот беленьким освежусь и господину Лопу предлагаю, он наше вино знает… Марииия! Ну где ты там застряла, старая!

— Зравьица вам всякого, отцы милостивые, — в дверь наконец вкатилась такая же быстрая, как тюремщик, полненькая женщина с яркими черными глазами, — только что без усов да с головой, обвязанной платком. — Винца вот вам спроворила и сыра маленько, не ждали мы вас сегодня, уж так давно ждали, что сегодня и ждать забыли…

— Нам с братом воды, добрая женщина, — Гальярд накрыл сухой ладонью еще пустой кубок. — Знакомы будем — я брат Гальярд из Тулузы, инквизитор, а это мой секретарь брат Антуан.

— Коли вы, отцы, вина не желаете, и я пить не стану, — слегка разочарованный тюремщик замигал жене обоими глазами, и она сменила один кувшин на другой. — Имечко мое будет Фран, то бишь Франсиско Катала Младший, а это супруга моя Мария, первейшая помощница, хотя и нерасторопна стала на старости лет, растолстела…

— Хватает стыда меня бранить при отцах, бесстыдник! — отмахнулась толстушка, однако сразу было понятно, что она ни разу не сердится. Что у супругов в доме… гм… в тюрьме — тишь да гладь. Антуан вырос в доме, где муж постоянно кричал на жену, и умел отличать настоящий крик от шутливого.

— Тюрьма у нас хорошая, — как-то даже хвастливо заявил толстячок Фран, провожая доминиканцев по коридору с видом барона, демонстрирующего гостям свои владения. У Антуана никак не вязался в голове его отеческий и свойский облик — добрый трактирщик или там пекарь — с мрачной профессией: держать людей под замком, может, даже пытать их порою! — Вот в Барселоне бывал я у родного брата эдак зим пять назад — брат мой там в королевской тюрьме служит, у нас в семье много кто после батюшки по тюремной линии пошел — вот там, я вам скажу, отцы мои, тюрьма так тюрьма. Сущий ад. В одиночки по десятеро набито. А уж в общих! Солома гнилая, вонь адская, мочатся под себя, охрана тряпками носы заматывает! Ругань стоит, вши по ногам скачут, черт-те что такое, а не тюрьма, не осудите за скверное слово. А у нас мир, тишина, даже в кости мало играют, белье стираем ко всем большим праздникам, мирные с нами с женой за столом кушают, порют и то редко кого! А все почему? Потому что, — Фран горделиво подбоченился, — тюрьма у нас инквизиционная! Духовная тюрьма, и заключенные у нас — не быдло всякое, а люди духовные, приличные. У нас тут даже один господин кюре сидит — уж не помню, за что попал, но по духовной линии; до того смирный человек, и читать умеет! И разумный такой — пришел сюда, всего у него было, что на нем: белья одна смена да сутана рваная. А теперь приоделся как следует — в кости у купчишки, который тут пожизненно, себе и пару рубашек отыграл, и хорошую котту, и деньжат себе: то и дело парней наших за молоком и булками посылает!

Антуан не выдержал — хмыкнул. Скорее, правда, нервно, чем весело.

Фран, заметив его заинтересованность, указал через решетку:

— Вон он, наш господин кюре, у стенки на скамье — как раз за делом вы его застали: играет. Мне бы так научиться — а то я с ним как ни схвачусь в кости-то, так без денье и остаюсь, кабы жена меня не держала — все жалованье бы просаживал… Эй, господин кюре! Тут отцы инквизиторы прибыли. Вы бы встали, что ли, показались.

— Ко мне — инквизиторы? — со скамьи поднялся долговязый человек средних лет, в отросших волосах уже нельзя было прочитать тонзуры. Он смущенно отставил в сторону кожаный стаканчик с костьми. — Отцы, так со мной разве не все решено? Пять и кресты — или какое новое… помилование вышло?

— Нет, вроде никакого помилования, — разочаровал его дружелюбный Фран. — Да вы играйте, играйте, господа-отцы тут насчет ведьм…

— Тихо тут у вас, — похвалил Гальярд, даже не оборачиваясь в сторону еретика, заслужившего уважительное прозвище. В инквизиционные тюрьмы порой по заслугам попадало много клириков, а то, что даже в заключении они сохраняли уважение мирян, было вовсе не странно. Всех каркассонских заключенных он по именам не знал — откуда бы? Много их… Да и по большей части здесь сидели люди, осужденные еще Бернаром де Кау и Жаном де Сен-Пьер, лет десять назад. А то и Франсуа Ферье, после Авиньонета… Долгие заключения инквизиции не в новинку. Кюре, правда, вроде из недавних — но все равно не его, не Гальярдов.

— Тихо, это верно, отче, — важно закивал Фран. — Да с чего им шуметь? Murus largus[8] шумные и не получают. Которые шумят — те по карцерам. Всего у нас тут сейчас восемьдесят четыре человека, из них женска пола — тридцать пять, а семейных пар — четыре… Вот мы как раз их сейчас проходим, семейных: они у нас сидят отдельно, за дверями, мало ли чем по семейному делу там занимаются, так мы ж христиане, не подглядывать же! Желаете посмотреть, как они у нас устроены?

— Поверьте, Франсиско, я видел достаточно тюрем, — невесело усмехнулся брат Гальярд. — У вас в самом деле неплохо, незачем проверять, да я и не с инспекцией приехал.